Без иллюзий

Будинович не вмешивался в дисциплинарные мероприятия, проводимые Дульчицким, но к Михаилу он уже давно относился иначе, чем его заместитель. Все работы, поручаемые Горскому, выполнялись в срок. Все несвойственные ему задания, выдаваемые помимо тематики отдела, Горский искусно отбивал. Но наибольшее впечатление на Будиновича произвело то, что, где бы он ни останавливался поговорить с Михаилом, буквально каждый проходящий мимо человек – от молоденькой девушки до человека в возрасте обоего пола – почтительно здоровался с Горским. На пустом месте такого быть не могло. Михаил, кстати говоря, и сам удивлялся, когда с ним здоровались люди, которых он даже не знал. Но это демонстративное уважение должно было иметь какую-то основу, какое-то разумное объяснение. Единственное, что в этом плане пришло ему на ум – в институте почти повсеместно знали, как он противостоит разной сволочи, и уважали его за это дело. Будинович не присоединился к гонителям по собственной воле, но выдержит ли он прямое давление картошкиных – пестеревых и их клевретов на такой зыбкой основе, как уважение окружающих, сказать было сложно.

В те дни произошел еще один прецедент, куда как более удивительный, чем этот, – точней даже два.

У Полкиной среди заведующих секторами работала самая близкая ей конфидентка – Паола Людвиговна Гавриленко. Именно она помогала шефессе в тайне от Горского проворачивать подготовку к защите в режиме строгой конспирации. После того, как все терминологические дела были отобраны от Горского в пользу Прилепина., Паола Людвиговна не смогла сдержать в себе чувства торжества и позвонила Михаилу по внутреннему телефону. Гавриленко была дамой средних лет в очках, которые придавали ей более умный вид, нежели Полкиной, походившей на барракуду. Однако ум, если он у Паолы и был, в этот раз был отстранен его владелицей от дела. – «Ну как, вы видите теперь, как у вас все получилось, к чему пришло, с чем вы остались? Неужели у вас раньше не хватило соображения, чтобы понять, наконец…» – «Что я как был дурак, так и остался?» – перебил ее Михаил своим вопросом, просто приведя пришедшую на ум фразу из полюбившейся песни. На том конце провода явно опешили. Вопрос был таков, что на него следовало отвечать определенно «нет», чего Гавриленко явно не хотелось, или «да», что ее трусоватой натуре было не совсем сродни, но что она действительно думала. Помедлив несколько мгновений, она все-таки собрала волю в кулак и выдала: – «Да, если хотите – да!» – «Благодарю вас за искреннее признание». Михаил ничуть не сомневался, что Гавриленко положила трубку на рычаг с чувством победителя. Кому не охота поторжествовать, если можно не опасаться сдачи и нет желания оставить глумление на потом?

А через пару дней произошло совсем малозначащее событие. Михаил прошел в конференц-зал, где должно было состояться какое-то общеинститутское мероприятие, перед самым его началом. Выбирать хорошее место, откуда тебя не будет видно из президиума, было некогда и Михаил свернул в ряд, где осталось несколько свободных мест и, только дойдя до последнего, он увидел, что прямо за этим местом сидит барракуда Полкина, а рядом с ней умная Гаврилюк. Находиться в подобном соседстве было неприятно, но ретироваться перед этими бабами означало оказать им слишком большую честь. Михаил повернулся спиной к Полкиной и почти сразу почувствовал, что что-то с ним происходит. Вслушавшись в свое ощущение, он понял, что они сродни тем, какие бывают, когда по твоей очень толстой одежде чем-то постукивают – вроде как бьют по ней струей гороха. Он сосредоточился на восприятии и удостоверился – его действительно атакуют. «Барракуда!» – наконец осенило его. Значит, Эльвира не врала, что у этой дряни есть магические способности, раз та пытается уничтожить его, столь нелепо подставившего ей свою спину! Этому надо было противостоять всей своей волей. Сконцентрировавшись на защите спины, Михаил почувствовал, что дробовые отскоки от нее отдаляются. Вскоре они стали чуть заметными, а затем пропали. Он досидел в состоянии защитной концентрации до конца собрания, затем встал как ни в чем не бывало и, не взглянув на Полкину с Гавриленко, покинул зал.

День спустя он столкнулся с Гавриленко на лестнице. Она проводила его взглядом – как показалось Михаилу – весьма удивленным. А на следующее утро Паола Людвиговна Гавриленко позвонила ему еще раз. Только куда девался прежний тон? Теперь это был голос кающейся Магдалины. Она почти рыдала: «Михаил Николаевич! Прошу Вас, простите меня! Я так плохо с вами говорила в прошлый раз!» – «Разве? Мне так не показалось». – «Нет, плохо, очень плохо! Я просто не знаю, что на меня тогда нашло!» – «Сомневаюсь, что вам это совсем неизвестно». – «Да нет же, уверяю вас! Только простите! Ради Бога!»