(без) Право на ошибку

И понял, что меня потряхивает

Связался с внешней приемной, наорал там на всех и потребовал кофе и сигарет На работе я обычно не курил, но где-то они должны были держать пару пачек.

Я не хотел действовать до того, пока не поговорю с Настей. Пока не получу ответ от Егора. Я думал заняться делами. Но не мог. Выкурил несколько сигарет подряд. Попытался дозвониться девушке, потребовать, чтобы та пришла раньше — но она была вне зоны доступа.

Даже подумывал позвонить водителю, который должен был ее возить, но не стал.

Идиотизм какой-то. Она не могла вот так поступить. Или могла? В этой жизни возможно все…

Время тянулось мучительно медленно, а может и быстро. Я не знал. Позвонил айтишникам и потребовал вывести мне на компьютер камеру с холла административного этажа. Я хотел увидеть, как она заходит. Хотел хоть как-то подготовиться.

Половина одиннадцатого.

И я все еще пытаюсь что-то делать.

А по факту — пялюсь в монитор.

В очередной раз открывается лифт…

Настя. Легкая, уложенная. Такая хрупкая на видео.

И…

Горильский.

Обнимает ее, а девушка улыбается кивает и идет с ним в кабинет…

Наверное, еще несколько минут я не моргаю. Хотя их давно уже нет на экране. Движутся другие люди. Планета вертится. Секунды капают.

А у меня в голове пусто. Только в груди что-то болит и простреливает. Я медленно тянусь в карман пиджака. Смотрю на коробочку. И аккуратно складываю ее в нижний ящик стола.

Потом встаю. Выхожу из кабинета. И иду к Горильскому. Я должен это увидеть. Иначе я могу совершить очередную глупость. Снова поверю ей.

Секретарши в приемной нет. И я спокойно открываю дверь. И вижу картину, которая с того моментам клеймом отпечаталась в моей голове. Запоминаю со всей тщательностью, чтобы больше никогда не совершать подобной ошибки.

И все равно спрашиваю, как полный придурок, спрашиваю что происходит. Просто чтобы остановить это долбанное порно. Нажать на паузу.

Артем отшатнулся.

А Настя…

Сука.

Разворачиваюсь и ухожу.

Она, конечно, прибегает. Я не понимаю — зачем. Но начинает оправдываться. Несет какую-то ересь про договора и выплаты. Про то, что Артем пытался ее избить. Ага. Избить, блядь.

Мне хочется схватить эту дрянь за волосы и впечатать лбом в стол. Но я держусь. Я никогда не бью женщин — даже если они того заслуживают. Я не посмел ударить и свою шлюху-мать, хотя она убила моего отца.

Слабак. Вот кто я.

Просто стою и смотрю на эти нелепые оправдания, на распухшее от слез лицо. Запоминаю. Говорю, что думаю о ней. Судя по реакции, про пари не знала. Задел. Хоть что-то ее задевает.

Заходит Егор Константинович. Мне кажется, или в его глазах жалость? Он кивает говорит, что я был прав. Все блядь как и сказал Горильский.

В глазах появляются красные точки. Я почти хриплю, чтобы ее вывели.

Дожидаюсь пока закроется дверь и на хрен сношу все со своего стола. А потом достаю коньяк и опустошаю половину бутылки.

Твари. Оба. Зная меня, вот на хера Артем это сделал? Он появляется через пару часов. Мямлит, что зря я так вышвырнул девочку, бедняжка так плакала. Пришлось отвозить, утешать. Но его вины нет, он и не думал…

Я бью его со всей силы в лицо. Достаточно ли меня удовлетворяет хруст костей?

Мне ничего не будет достаточно. Но может Артем будет теперь думать лучше.

Понятно, что я его не уволю. Не так это просто — на нем многое завязано. Понятно, что он не думал. Понятно, что это я идиот.

Но называть его своим другом с того дня я перестал.

Я вспоминаю, что в тот день много пил. Потом полез проверять тот бред, про который говорила Настя — и не нашел ничего. С платежами и договором все в полном порядке.

Нашел ее сумку с вещами и телефоном и вышвырнул в мусорку. Хотел туда же швырнуть кольцо, но поступил по-другому. Поехал в клуб и нашел себе там самую смазливую шлюху. И имел ее всю ночь в разных позах, а потом натянул ей на палец кольцо и пьяно ржал, и снова трахал ее, требуя, чтобы она держала эти долбанные бриллианты перед моими глазами.

Я смутно помню следующие недели. Работал. Пахал как проклятый. Послал Горильского с ревизией самых отдаленных предприятий — лишь бы с моих глаз. Сделки, контракты.

Никакого былого удовольствия.

Цифры, снова сделки. Перерезание ленточки. Какие-то бабы.

Я заталкивал и заталкивал воспоминания внутрь. Давил их. Чтобы ни следа. Ни капли не просочилось. Не травило больше мою кровь. Не раздирало изнутри, как будто во мне поселилось что-то живое, сжиравшее плоть, пронзавшее тонкими играми мышцы, выступавшее кровью, потом и шипами на поверхности кожи.

Я и затолкал.

Думал — навсегда. Оказалось — до первой же нашей встречи. До первого же взгляда на нее. на ту, которой она стала.

До первого отравленного вдоха. До первого крышесносящего поцелуя.

Меня снова вывернуло костями наружу. Повело. Еще больше, чем тогда.

Я не смог ее забыть. И простить не смог — иначе бы не думал сейчас о ней. И Горильского не простил. Знал он или нет что значит для меня Настя, он не имел права прикасаться к моему.

Да, он спас меня от самой большой ошибки в моей жизни.

Так пусть расплачивается за это.