Без веры и закона

Небо было по-ночному ярко-фиолетовым, оно еще только собиралось стать голубым, да и то через час-другой. Я поднялся ни свет ни заря. Невозможно было дрыхнуть, когда впереди такой день. Думал, что я приду первым на место встречи, но там уже был Уильям. Взвинченный не меньше меня, он забавлялся тем, что зажимал кобуру в руке, а потом вдруг выхватывал револьвер за рукоятку и внезапно наставлял его на невидимого врага. Я не был знаком с Уильямом, но много раз видел его с тех пор, как мы приехали в город. Думаю, он был моим ровесником или годом-двумя постарше и привык к жизни на вольном воздухе. Он был смуглым, даже очень, и потом, когда у него появится доверие ко мне и мы с ним разговоримся, я узнаю, что он полукровка и что индейская кровь скорее мешает ему, а не помогает занять место под солнцем. В этих местах индейцев было мало, и относились к ним в общем-то мирно. В прошлом случались, конечно, стычки, но обходилось без кровавой резни, не то что в других краях. Здесь индейцы иногда даже появлялись в магазине, который держали муж и жена, ирландцы. Приносили шкуры, которые у них покупали всегда по более низкой цене, чем у белых охотников, хотя выделаны они были лучше. Потом индейцы надолго исчезали. Уильям, похоже, никак не был связан с ними. Они всегда держались очень настороженно, когда шли через город с тяжелой ношей, чтобы обменять или продать свой товар. Думаю, Уильям вырос где-то здесь, неподалеку, впоследствии я узнал о нем гораздо больше. Уильям очень скоро стал мне другом, и начало нашей дружбе положило то самое утро, когда я увидел его возле загона для лошадей, где он учился выхватывать пистолет, как это делают стрелки-асы. Он немного смутился и спрятал револьвер в кобуру. Мой был подарком Стенсон, у нее было много оружия, и мой совсем не блестел. Ручка у него была деревянная, потемневшая от ее руки, и это для меня было дороже всего на свете.

Мы поздоровались кивком головы, а потом уставились друг на друга — так собаки обнюхиваются при встрече. Но присматривались мы недолго, с восточной стороны появился Эверт и с ним еще двое: здоровенный толстяк, наш ровесник по имени Шон и парень гораздо старше, очень худой и грязный. Своего имени он не назвал. Судя по всему, он был приятелем Эверта и учится стрелять ему не требовалось. Приятель не проявлял к нам враждебности, но держался на расстоянии и с холодком, словно взял за правило, что в один прекрасный день его противником может стать кто угодно.

— Нам, парни, нечего делать рядом с лошадьми, мы кое-куда отправимся пешком.

Как один, мы все повернулись к Шону: из-за толщины ему во время прогулки по лесу придется нелегко. Однако он был на все готов, хотя лоб у него уже блестел от пота. И еще он сделал вид, будто не понял, с чего это мы все на него пялимся.

После часа ходьбы солнце напекло нам спины, портупея натирала кожу сквозь мокрую рубашку. Шли молча, и мне понравилось, что между нами, я имею в виду Шона, Уильяма и себя, потихоньку все равно устанавливалось понимание. Мы пробирались за Эвертом по лесистым холмам такими тропами, что нашим лошадям уж точно пришлось бы туго. Потом петляли вдоль реки против ее течения и наконец добрались до, скажем так, стрельбища — земляной площадки, где, обозначая расстояние в двадцать метров, лежали стволы деревьев, а осколки стекла возле них говорили, что это место предназначено для тренировок, и мы не первые, кто тут упражняется.

Отдыхать мы не стали, сразу перешли к делу. Три пустых бутылки на стволе — три мишени. Если кто-то из нас промахивался, что сперва случалось часто, Эверт сыпал ругательствами и советами. Слушать нужно было советы, а ругань пропускать мимо ушей, тем более что она, собственно, к нам и не относилась. Очень скоро стало ясно, что Шон стреляет здорово, а вот Уильяму стрельба не то чтобы давалась. Правда, Эверт не похвалил и Шона. Сказал ему, мол, да, целится он отлично и почти всегда попадает куда надо, но тратит на это столько времени, что его десять раз успеют прихлопнуть.

— Мы не на охоте, парнишка. Если бы речь шла о лосе, я уверен, он был бы твой, не поспоришь. Но у тебя никаких шансов против веселого парня в конце улицы, который выхватывает револьвер быстрее, чем рыбка выскальзывает из руки.

Шон стал стараться стрелять быстрее, но теперь он чаще промахивался. И все же мне хотелось стрелять, как он. Уильям не терял упорства. Из нас троих ему пришлось труднее, но он сохранял спокойствие, сосредоточенность, боевитость, не поддаваясь никаким настроениям и обидам, хотя Эверт сопровождал насмешками каждый его промах.

— Может, тебе сподручней из лука стрелять? — в какой-то момент крикнул ему Эверт, и мне показалось, что вот тут-то Уилл и занервничает.

Эверт в свое время, когда тут строили первую железную дорогу, руководил прокладкой рельсов. Он работал с парнями поупрямей нас и умел вовремя остановиться. Но ерничал вовсю — такой у него был учительский прием.