Безбилетники

– Ну в Ялте же ориентировок не было.

– Это ничего не значит. Тем более дело не только в ментах.

– И то верно, – вздохнул Монгол. – Мне уже так домой хочется, что плевать на все. Если у тебя на даче засесть, то можно сторожем на зиму. В город вылазить не будем. А там и забудется.

– Это ты-то в город не выйдешь? – хохотнул Том. – Ты ж через два дня на районе нарисуешься.

– Может, даже быстрее, – согласился Монгол.

– Ладно, поехали. На даче поживем, а там видно будет.

– А жрать что?

– Картошку копать будем. У соседей.

– За деньги, или для себя?

– Посмотрим. Пока не знаю.

Долго стоять не пришлось: их подобрала первая же фура. За рулем грузовика сидел мужик лет сорока.

– До Феодосии подбросишь?

– Я только до Подгорного.

– А это далеко?

– 8 кэмэ. Едете?

– Конечно едем! – Они забрались в высокую кабину, и машина тронулась. За окном замелькали последние дома поселка, потянулись бетонные коробки недостроев.

Через пару минут водитель резко вильнул к центру дороги. В мощном свете фар Том увидел длинную кишку идущих друг за другом пацанов. Каждый нес в руке кол или арматуру.

– Хоть бы стекла не побили… – напряженно выговорил водитель. – В поселок идут… Много как. Совсем распоясались.

– Мы уже с такими познакомились. Меня вот постригли, – Том достал свернутый в рулон, уже замявшийся по краям рисунок-карикатуру с пучком волос.

– Твои? – удивился водитель.

– Мои.

– Так это по вашу душу?

– Та как бы уже не по нашу. – Монгол уважительно посмотрел на водителя. – У вас часто такое?

– Раньше почти не было. А теперь все что угодно. Как Союз распался, мы вообще должны были отдельной республикой быть. У нас была своя Конституция, своя внешняя политика. Кравчук приезжал, обещал полную автономку, но он балабол известный. А при Кучме Конституцию поменяли и убрали нашего, крымского президента. Теперь у наших депутатов прав – как у курей в курятнике. Это потому что боятся нас. Начальство из Киева завезли, над нашими ментами поставили. Базы у Черноморского флота отжимают, заставы, маяки. Переходить агитируют. Поэтому местные менты и мафия теперь вроде как вместе против Киева. Ну, и видно, под шумок с помощью малолеток свои дела решают…

Водитель вздохнул, помолчал. Затем раскрыл пятерню и стал загибать пальцы.

– У нас в колхозе консервный завод был, потом завод по производству соков… Потом винзавод, хлебозавод, персиковый сад, табачные плантации, птицефабрика. Ничего не осталось. Баню общественную – и ту на кирпичи разобрали. А как свет стали выключать, так и провода с ЛЭП посымали. Одного балбеса из нашего села даже убило.

– Грустно, – сказал Том.

– Бывает и весело. Недавно тут по соседству одно село газифицировали. Киев дал денег, сам Кучма приезжал. Ленточка, оркестр, – все дела. Факел зажгли. А когда киевские уехали, – чиновники наши факел потушили, баллон с газом аккуратно выкопали, и по домам разъехались.

Вот тебе и газ!

Машину трясло. Они смотрели вперед, на мелькающие фиолетовые сопки, на широкие ночные долины с виноградниками. Вдоль обочины снова потянулась шеренга. В свете фар снова замелькали угрюмые, сосредоточенные лица пацанов.

– Сегодня 23-е?

– День Харькова. – Том повернулся к Монголу.

– Узнаешь?

– Кого? – не понял Монгол.

– Себя.

– Да пошел ты. – Монгол отвернулся.

– Кум анекдот рассказал, – продолжал водитель. – Умирает отец. Собрал сыновей у постели. «Принесите мне прутья». Сыновья принесли. «Возьмите по пруту, сломайте». Сыновья сломали. «А теперь возьмите все целиком, и попробуйте сломать». Сыновья ломали-ломали, – не смогли. Только согнуть удалось. «Знаете, что это значит?» – спрашивает. «Знаем, отец. Вместе мы сила, а порознь – никто». «Нет, дети. Это значит, что мы живем в такой стране, где если не нагнут, то сломают». Непонятное время, мутное. Я ведь служил когда-то, присягу давал, на верность Родине, Советскому Союзу. Для меня это святые слова были. А потом… Я ведь Родине не изменял, это страшно. За измену Родине полагается расстрел. А если Родина мне изменила? Забыла, бросила? Если измена Родины перед честным человеком, – что тогда? Кто виноват?

Остаток пути ехали молча. За окном, в лиловых предутренних сумерках тянулась гора, издали напоминающая огромную длинную скирду сена. К ее подошве, поблескивая редкими фонарями, жалось небольшое село.

Фура остановилась, водитель заглушил двигатель.

– А вот мы и приехали. Подождите, я скоро вернусь.

Он ушел в темноту. Том и Монгол молча слушали, как тихо потрескивает разогретый двигателем капот, как скрипит калитка, как, обрывая цепь, лает пес.

Стояли уже минут десять.

– Что ему нужно? Может, подстава какая? – Том поежился от предутреннего холодка.

– Непохоже. Мужик нормальный. – Монгол глянул в сторону дома, где скрылся водитель. Там, наконец, распахнулась дверь, и показался водитель. В руках он держал банку молока, полбуханки хлеба и кольцо колбасы.

– Держите. Молоко только сейчас выпейте – банки нынче дефицит.

– Спасибо!

Уже совсем рассвело, когда они, доев на ходу счастливо перепавший ужин, присели отдохнуть на поваленное у обочины дерево.