Читаем Безбилетники полностью

– В другой конец перрона.

– Что спрашивали? С чего разговор начался?

– Спросили, откуда мы, и сказали, чтобы мы им отдали все деньги, – сказал Том, радостно осознавая то, что Монгол стоит рядом. «Мы же, идиоты, это вообще не проговорили».

– Нож какой был? – простуженно просипел Гринченко.

– Не запомнили.

– Вас убивать собрались, а вы не запомнили? Складной, широкий, длинный?

– Вроде перочинный, – ляпнул Монгол.

– Перочинный? И вы что, все деньги отдали? – Опер презрительно посмотрел на них. А сколько денег было?

– Все, товарищ начальник, – выпалил Монгол.

– Сумма какая? – продолжал допытываться мент.

– Не знаю. У тебя сколько было? – замялся Монгол.

– Сто тысяч, – сходу сказал Том.

– Ну и у меня где-то сто пятьдесят.

– Что, и не двинули никого из них по лицу?

– Так их трое было.

– Тоже мне, мужики. Ты ж вроде борец? Вон, ухо сломано.

Монгол опустил голову и промолчал. Уши его запылали.

– У нас поезд скоро! – нашелся Том.

– А билеты есть?

– Не успели купить.

– Ладно, пошли, осмотрим место преступления, – сказал Гринченко, и они облегченно вышли из отделения. Идти было совсем недалеко, но за этот недолгий путь опер поздоровался за руку с десятком человек. Это были менялы, таксисты, зазывалы, торговцы, просто какие-то неприметные люди.

– Все нормально? Ничего не видел? – вполголоса спрашивал он.

– Все тихо. – Каждый утвердительно кивал в ответ.

– Обалдеть разведка! – шепнул Монгол. – Весь вокзал.

Наконец они дошли до дерева.

– Вот здесь все и произошло, – сказал Том.

Гринченко безучастно покрутился на месте, прошелся по перрону, спросил что-то у стрелочницы в оранжевом жилете. Та пожала плечами.

– Что ж, будем разбираться, – бесцветно произнес он, и не спеша двинулся назад, к вокзалу. Монгол дернул Тома за рукав и ткнул пальцем. На первой платформе стоял, посапывая, поезд Феодосия – Москва.

– Товарищ начальник, нам бы ехать нужно.

– Ну так езжайте.

– Так у нас уже денег нет.

– Я вас услышал. – Гринченко устало взглянул на часы. – Можете на сутки остановиться в гостинице, я провожу. Оттуда позвоните домой, и родители деньги вышлют переводом на гостиницу и билеты.

– А вы не можете написать бумагу, или просто проводника попросить, чтобы он нас взял?

– Чего? Не-ет, ребята. Таким я не занимаюсь, – опер отмахнулся от них и быстро зашагал по перрону.

Проводники уже поднимали подножки. Поезд тронулся.

– Так я и знал. Слышала звон, Ира-дура… – сквозь зубы процедил Монгол, и побежал к составу.

– Не возьмете до Бишкека? – спросил он проводника ближайшего вагона.

– Куда? – захохотал тот.

– Да какая разница! Том, как там этот… Аул…

– До Джанкоя! – крикнул Том, но было уже поздно: проводник захлопнул дверь.

Заприметив неподалеку небольшой парк, они сели на скамейку.

– Монгол, ты…

– Да, лажанулись. – Монгол отвел глаза.

У Тома вертелось на языке обидное словцо, но, в сущности, оно уже ничего не меняло.

– Ладно, я за водой схожу. Посмотри за вещами, – сказал он, и пошел к вокзалу.

Когда он вернулся, Монгол был не один. Рядом с ним сидел сухощавый пожилой священник в рясе и крохотной черной шапочке. Тут же рядом стоял объемистый рюкзак и две клетчатые сумки, забитые книгами и утварью.

«Вот Монгол! – подумалось ему. – Стоит на секунду оставить, и сразу какого-то мракобеса подцепит».

– А я только из Киева. Даром что настоятель монастыря, – даже послать вместо себя некого. – Монах поглаживал седеющую узкую бородку. – Народу в монастыре почти нет. Все работают, вот и приходится самому. Хлопот полон рот. Сейчас приеду, – и сразу по судам мотаться. А вы сами куда?

– Мы уже домой собрались, – резко сказал Том.

– Слушайте, а помогите мне до машины сумки донести. Если вы, конечно, не очень спешите.

– Та не спешим, батюшка, – подобострастно сказал Монгол, и сразу схватил самую большую сумку. Тому ничего не оставалось, как последовать за ним. Сумки были тяжелые, будто набитые кирпичами.

Они тащили их куда-то через парк, пока не увидели в глубине переулка видавший виды уазик.

– Может, вас подбросить куда? – спросил монах. – Я через Симферополь еду.

– Симферополь к дому ближе! – со знанием дела сказал Монгол. – Поехали!

– Миша, ты тогда через вокзал езжай.

– Добро! – водитель, бледный бородач с большим открытым лицом, утвердительно кивнул головой.

– Ну и как вам Крым?

– Понравился. Тепло у вас.

– Где бывали?

– Да везде. Ласточкино Гнездо, Гурзуф, Алушта, Партенит…

– Слыхал? – Настоятель засмеялся. – В твоей древней митрополии бывали.

– Где?

– Партенит был когда-то православной столицей. На одном Аюдаге было два монастыря и полтора десятка храмов, – ответил водитель. – Я сам оттуда.

– Ого! А барабанщика партенитовского случайно не знаете?

– Индейца, что ль? – усмехнулся водитель.

Том даже подскочил на кресле.

– Да, его!

– Ну а кто ж его не знает? На весь Партенит – один барабанщик.

– Мы его искали. А где он?

– А он умер, – сказал водитель, и почему-то усмехнулся.

– А… А давно?

– Года два назад. А вы его откуда знаете?

– Мы его лично не знаем. Хотели привет передать, от старого знакомого.

– Ясно. Но вы не очень-то переживайте. Это он для мира умер. А так жив. Он послушником в монастыре. Мы как раз туда едем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза