Читаем Безбилетники полностью

– Завтра день будет тяжелый. Давай поспим, что ли, – буркнул Монгол, и они повалились на пыльную траву.

Часть 4


Менты

Они проснулись от рева машин. Мимо, поднимая облака пыли, пронеслась колонна груженых самосвалов.

– Сколько времени? – вскочил, отряхиваясь, Монгол.

– Часов одиннадцать.

– Давай ловить.

– Может, прогуляемся? Сколько тут идти? – сказал Том.

– Они все в город едут. Нам по-любому до вокзала ближе будет.

Наконец, они добрели до видавшей виды остановки. Вскоре там остановился пыльный автобус, битком набитый хмурыми утренними людьми.

– До Феодосии подбросишь? Деньги кончились.

Водитель молча кивнул, и они понеслись по пыльной дороге.

– Я тут тему одну узнал, – сказал Монгол. – Короче, если тебя грабанули, то по закону ты имеешь право на бесплатный проезд до дому. Билет этот, а точнее справку, должны выписать менты на вокзале.

– Нас же никто не грабил, – не понял Том.

– А мы скажем, что грабили. – Монгол заговорщицки подмигнул.

– А если ориентировки?

– Если в Ялте не было, значит и тут не будет, – уверенно сказал Монгол.

Том нахмурился. Монгол уловил это, хлопнул друга по плечу.

– Мы ничего не теряем. У нас денег нет? Нет. А ментам все равно, кого на поезд сажать. Попытка – не пытка. Прикинь, завтра утром мы уже будем дома. И не нужно будет, как зайцы, по вагонам бегать.

– Ты, Монгол, так ничего не понял. Ты все о комфорте думаешь. А нужно всего лишь сказать: в целях нанесения непоправимого анархического удара по мировому капиталу считаю необходимым ввести милицию в заблуждение.

– Вот за что я тебя люблю, Том, – засмеялся Монгол, – так это не за то, что ты под любую дурь всегда подведешь научную базу. Не за философию твою. От философии толку немного. Сейчас вообще умников развелось, а сволочей среди умных не меньше, чем среди дураков. Я люблю тебя за то, что ты подляну на бегу не устроишь.

– Вокзал! – объявил водитель, и они выскочили из автобуса.

– Только нужно все правильно сделать, – вполголоса говорил Монгол, разглядывая расписание поездов. У нас до поезда полчаса. Нужно успеть. Чтобы не запутаться, говорю я, а ты со всем соглашайся. Короче, грабили нас трое. Один был в синем спортивном костюме, второй в черном. Третьего не запомнили. Возраст 20–25 лет. Так, что еще? Быковали, отобрали деньги. С ножом. Давай решим, – где. Во-он, у того дерева. А убежали они вон туда. Все ясно?

– Угу. – Том пожал плечами.

Линейное отделение милиции находилось тут же, в конце платформы. Первое, что они услышали, открыв обшарпанную, обитую драным дерматином дверь, был развесистый трехэтажный мат. Следующая дверь в ближайший по коридору кабинет была распахнута настежь. Пахло куревом, потом и бомжами. Где-то непрестанно звонил телефон. В кабинете, в клубах сизого табачного дыма сидел потасканного вида мужичок, над ним нависал здоровенный краснорожий мент. Мужичок лепетал, втягивая голову в плечи:

– Да не знаю я, не знаю.

– Извините… – начал было Том.

– А вам тут какого надо? – Мент повернул бычью шею, и Том тут же понял, что они здесь совершенно лишние. А вся эта затея с враньем про ограбление – вещь стремная, и вообще, как ему показалось, не такая уж и необходимая. Но отступать было некуда.

– Нас только что ограбили, – бодро сказал Монгол, делая шаг вперед.

– И поэтому ты такой веселый? – спросил мент.

Монгол замялся, но мент, не дожидаясь ответа, закричал в коридор:

– Гринченко! Разберись с этими.

Он указал им в боковой проем, и тут же захлопнул дверь. В темени коридора они увидели табличку «старший оперуполномоченный Гринченко С. С.» и постучались в дверь.

– Войдите! – послышался сиплый выцветший голос.

Весь кабинет был завален старыми пыльными папками. Бумаги были везде: на кофейного цвета сейфе, на светло-желтом обшарпанном шкафу, на подоконниках, на двух старых столах, даже на полу. На серой от грязи и паутины стене висел выцветший плакат, где молодцеватого вида милиционер держал за шиворот подозрительного негодяя в клетчатой кепке. Под плакатом была надпись: «Товарищ! Бди!» Венчал интерьер старый накренившийся кактус, одиноко сохший на подоконнике между высокими бумажными кипами.

У окна за столом сидел чернявый милиционер с желтушного цвета лицом и что-то писал.

– Здравствуйте. Вы Гринченко?

– Предположим. Что вам нужно? – Милиционер высморкался, недовольно оторвался от бумаг.

– Нас ограбили, – уныло сказал Монгол.

«Сносно играет», – подумал Том. – Хорошо, что этот красномордый подсказал.

– Где? Когда? – безучастно и устало спросил Гринченко.

– Пятнадцать минут назад. На перроне.

– Берите бумагу. Пишите.

– Что писать?

– Все пишите. Сколько их было. Как выглядели. Возраст. Одежда.

– Пиши, – шепнул Монгол.

– Начальнику отделения… Заявление… Я, такой-то…

«Вот ведь, сам придумал, а мне пиши. Так же и на поезд опоздать можно», – подумал Том, и, стараясь ничем не выдать спешки, вкратце написал только что придуманную легенду.

Гринченко взял бумагу, недовольно прочитал.

– Как они общались друг с другом? Клички? Имена?

– Ничего не слышали. Не знаем.

– Особые приметы? Шрамы, наколки? – Гринченко перевел взгляд на Монгола.

Тот тоже пожал плечами.

– Куда ушли?

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза