Безбилетники

– Музыка сама по себе – вещь экстатичная, – снова заговорил послушник. – Мне иногда кажется, что до разделения языков люди говорили друг с другом именно музыкой, пели. Ведь именно этот язык остался понятным всем, общечеловеческим…

– Отец Никита говорит, что в Эдемском саду говорили на русском, – засмеялся отец Марк. – Причем не только люди, но и животные. Синицы, например, пели: «Мир ти, мир ти». Коровы подвывали: «И духови твоему». А бараны блеяли: «Слава тебе Боже, слава тебе!» А после грехопадения они позабывали свои песни. У синичек осталось «ти-ти-ти», у коров «му», у баранов «бе».

– А еще он говорит, что в раю будут праздновать не день рождения, а день смерти. Потому что земная жизнь – это миг, а день смерти – это рождение в бесконечность. – Михаил улыбнулся. – Смешной он, отец Никита. Откуда он к нам попал?

– Из-под Ярославля, – сказал отец Марк. – У них там Великим постом храм ограбили. Вломились ночью в дом, и рукояткой пистолета – по зубам. Икону драгоценную искали, а у них нищета, образа в храме – и те картонные. Он тогда одного из грабителей спросил: как тебя зовут, чтобы молиться. И тот прошептал ему свое имя. Такие у нас люди, да… А потом выяснилось: как-то раз его по телевизору показывали, а за спиной была репродукция иконы с окладом Фаберже. Вот они и полезли. Ему в Крым путевку выбили подлечиться, так он через два дня из санатория к нам сбежал… О, да вот мы и приехали.

Разминая затекшие ноги, они выбрались из машины. Уазик остановился в узком ущелье. Слева, под поросшим лесом склоном, журчал небольшой, обложенный камнем родник. За ним виднелся невысокий изящный храм из серого камня. Напротив подпирала горный склон мощная, укрепленная контрфорсами каменная стена. Над нею на плоской площадке виднелись небольшие постройки.

– Миша, отгони машину. – Отец Марк пошел к роднику.

УАЗ взревел и скрылся за поворотом дороги.

– Это у нас целебный источник. За этой водой кто только сюда не ездит. – Настоятель взял кружку, подставил под бьющую из трубы струю. Выпил, крякнул от удовольствия.

– Ну, попейте.

Вода оказалась удивительно мягкой, даже как будто сладковатой. Том выпил еще одну кружку, затем третью, четвертую…

– Никогда такой воды не пил. Напиться не получается.

– Ага. Идет как пиво, – подтвердил Монгол.

Они подошли к храму. Его фасадную стену с арочным входом обрамляли две каменные колонны, стены украшали готические окна. Под высоким резным портиком виднелись вырубленные каменотесами цифры: «1913». Ниже, под подоконником окна виднелась аляповатая надпись масляной краской: «ИНВ № 10310099».

– Вверху – дата трехсотлетия Дома Романовых, – отец Марк вздохнул. – А внизу – инвентарный номер большевистской описи. Две цифры, две эпохи.

Том обошел храм, заглянул в темное стрельчатое окно, но ничего не увидел. Посмотрел вокруг. Тихо, по-осеннему вечно шумел прохладный лес, где-то гулко куковала кукушка.

– А где монастырь?

– Выше.

По поросшей мхом каменной лестнице они поднялись в монастырский двор. Михаил был уже здесь. Жмурясь на солнце, он сидел под большим раскидистым деревом. Монастырь, со всех сторон зажатый горами, оказался совсем небольшим: два двухэтажных здания, крохотный храм, больше напоминавший часовню, и пара хозяйственных построек.

– Раньше монастырь был больше. Во-он те постройки, у входа над стеной, – настоятель кивнул на несколько домишек над каменной стеной у выхода, – они все еще принадлежат заповеднику. С тех пор как их отобрали большевики, нам вернули лишь часть. Иногда мне кажется, что они и не уходили. Заповедник нас ограничивает. Братии – не больше десяти человек. Даже кошку завести без их ведома мы не имеем права. Завтра я как раз еду в Симферополь, в суд… Так, ладно. Миша! Я пойду отдохну с дороги, а ты определи их, под твою ответственность. И дров в баню натаскайте.

Помывшись в небольшой дровяной баньке, они, разомлевшие и усталые, блаженно развалились у дровника на скамейке. На душе было тихо, непривычно спокойно и даже радостно. Том прислушивался к себе, пытаясь понять источник этой непонятной, переполнявшей все его естество радости. «Наверное, просто устал с дороги, а тут еще банька».

– Слышь, Монгол.

– Чего?

– Похоже, Индеец на ментов не работает, – улыбнулся Том.

Монгол не ответил.

Через четверть часа в здании братского корпуса открылась стеклянная дверь с табличкой «Без благословения не входить». Оттуда вышел рыжебородый монах в сером подряснике и наброшенной поверх безрукавке. Он дернул язык висящего тут же, рядом с дверью, колокольчика, и двор огласился долгим высоким звоном.

– Че это он делает?

– Не видишь? Звонит, – лениво сказал Монгол. – Это ж монастырь. Тут всегда звонят.

– Эй, хлопцы! – Миша махнул рукой. Он уже был в черной монашеской одежде. – Отец Силуан на обед зовет. Пойдемте в трапезную. Сухарей поедим.

Они вскочили, ринулись к двери. Пройдя по темному коридору, зашли в комнату с уже накрытым столом. За ним сидели молча пять монахов.

– Садитесь где свободно! Что, не узнаете меня в подряснике? Это моя смирительная рубашка, – засмеялся Михаил.