Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Но новый кабинет министров, который возглавлял Пиль и в котором преобладали консерваторы, был подхвачен полной энтузиазма — если только согласие не вырвал шантажом сам Эшли. Он объяснил Пилю, что сейчас оппозиция со стороны консервативного правительства явилась бы «крайне губительным контрастом теплому приему, какой это дело нашло» у Палмерстона, и предостерег Эбердина о «сильных чувствах населения и последствиях помех». Также он заявил, дескать, сам он полагает, что «любовь к народу Божьему», воплощенная в Иерусалимской епархии, есть «истиннейший принцип консерватизма и спасет страну». В ней, похоже, его рецепт для устранения кризиса, вызванного неурожаем ржи, который тогда охватил страну.

По крайней мере, пока его старания приносили плоды. Пиль заверил его, что не станет выдвигать возражений, и «даже Абердин расслабился». Бунсен признается, что был «тронут до слез»⁴¹

при виде того, как его дорогой друг Эшби, «будущий пэр сего королевства», совершил столько добра. (Есть своего рода немецкий сентиментальный снобизм, благоговеющий перед образом английского джентльмена, коего Бунсен имел перед глазами архитипический пример.)

Теперь все было готово к освящению церкви. И опять засновали между прусским королем, Эшли и Бунсеном письма. «Никогда со времен Давида король не произносил подобных слов!» — восклицает Эшли, получив поощрительное послание от Фридриха Вильгельма. На их сторону перешли даже многие поборники «Высокой церкви», включая будущего кардинала Мэннинга и, наконец, самого Гладстона. По словам Эшли, Гладстон «сорвал с себя часть своих пьюзеитских одежд, заговорил как человек благочестивый» и поднял тост за нового епископа. Согласно Бунсену, он произнес изысканную речь, которая текла, как «нежный и прозрачный поток» — самое невероятное определение, какое давали красноречию Гладстона.

Архиепископ Кентерберийский, которому предстояло провести церемонию, просидел с Эшли «в библиотеке два часа, говоря про евреев. Милый старик полон рвения и благочестия» и подтверждает, что «вопрос глубоко укоренился в сердце Англии». 12 ноября состоялась торжественная служба. Собравшихся переполняли чувства. Для Эшли она стала вершиной всех его трудов. Он счел, что «трогательно видеть, как урожденный иудей, назначенный англиканской церковью, понесет в Святой город истины и благодать, которые неиудеи когда-то получили из него». Возможно, пьюзеистам трудно было скрыть тот факт, что «им невыносима сама мысль, что в сан епископа возведен иудей… Пусть так, я могу лишь возрадоваться Сиону в качестве столицы, церкви в Иерусалиме и иудею в роли царя».

18 ноября епископ Александр выступил с первой проповедью «еврейской церкви», как назвал ее Эшли, а 29 ноября собрался выехать в Иерусалим. В последнюю минуту возникла заминка, поскольку Пиль отказался предоставить правительственный пароход, который отвез бы новоиспеченного епископа в Сирию, чего, как полагал Александр, требует достоинство его сана. Новоиспеченный епископ записал в дневнике, как Пиль «говорил о том, что не стоит провоцировать Османскую Порту, — он говорил о том, чтобы сделать все тихо.

— Не понимаю, — мелочно сказал он, — почему от нас требуют парохода.

— Объясню вам почему, — ответил я. — Иностранный монарх [король Пруссии] внес половину всех средств фонда епархии, английское общество — вторую. Здесь берет верх самый глубокий, самый острый интерес, какой я когда-либо знал в стране, и мы все просим наше собственное правительство одолжить пароход, который повез бы епископа.

Пиль сказал, что посоветуется с Абердином. Так закончилась краткая беседа, равно неприятная и отвратительная, думается, для обеих сторон».

Но, к его удивлению, Эшли одержал верх, поскольку три дня спустя Пиль отдал необходимые распоряжения адмиралтейству, что позволило епископу взойти на правительственный корабль.

Затем пришло известие, что Порта отозвала разрешение на строительство церкви. Однако Понсонби «ради разнообразия» принял меры, и «даже Абердин» был разобижен оскорблением. Однако позднее он вернулся к обычной своей робости и приказал Янгу в Иерусалиме «тщательно воздерживаться» от любых шагов, которые позволили бы связать его как слугу короны с миссией епископа или способствовать любому «вмешательству» в дела еврейских подданных Порты, в котором может принять участие епископ Александр⁴².

Но никто не обращал особого внимания на Абердина, и, насколько дело касалось Эшли, великая цель была достигнута «ради консолидации протестантской истины, благополучия Израиля и преумножения царствия Господа нашего».