— Пойдём-ка в дом, неловко тут, — сказал Иван сквозь перехваченное горло. — Люди ведь смотрят. Пойдём домой, Аринушка.
Она послушно поднялась с лавки, не отрывая взгляда от его лица. Иван поддержал её под локоть, чтобы не упала, и Арина пошла рядом, переступая неживыми ногами. В доме было тихо, никто не встречал Ивана весёлым поросячьим визгом. Близнецы оба стояли на крыльце, смотрели на мамку, кривили мордочки, удерживая подступающий плач. Может, что-то уже и они начали понимать. Нянька, зажав рот концом платка, молча тряслась, но глаза её пока были сухими.
Вдруг Арина словно очнулась от оцепенения.
— Не пущу! — закричала она изо всех сил, упав на землю и обхватив ноги мужа с такой силой, что он пошатнулся и ухватился руками за балясину крыльца, чтобы не упасть рядом с женой.
Сыновья дружно заревели, боясь подходить к мамке, такой чужой сейчас, незнакомой, будто не мамка, а посторонняя тётка валяется на земле. Уткнулись няньке в подол.
— Ну, будет, будет, — говорил Иван, гладя Арину по голове дрожащими ладонями. Он и сам боролся с подступившим к горлу комком. — Ну всё, хватит. Ничего уж не переменишь, Аринушка. Я ведь слово дал.
— Я пойду! К старосте! Упрошу его, чтоб тебя отпустили! Детки ведь у нас! — Арине показалось, что она придумала выход из положения, и она начала подниматься на ноги, готовая бежать к старосте, к князю Киевскому, к кому угодно — просить, чтобы мужа не забирали в полк.
— Куда староста Касьян пошёл? Где искать его?
— Ну, хватит! — повысил голос Иван. — Никуда ты не пойдёшь! Ишь, заступница нашлась! Сказано — сделано. Послезавтра выступать. Иди, приготовь меня в дорогу, так-то лучше будет!
Арина бросилась ему на грудь, в бесстыдном порыве, не смущаясь ни старой няньки, ни детей, прижалась двумя враз отвердевшими холмиками, мягким животом.
— Нет! Не пущу! Вдруг не вернёшься ты, Иванушка? Как я без тебя жить стану, сокол ты мой!
— Замолчи, дура! — закричал на неё Иван впервые в жизни. Вдруг Арина чем-то напомнила ту старую бабу, которая вот так же цеплялась за него при всём народе.
— Замолчи! Иди в дом! Чтоб к завтрему всё готово было!
Она сразу послушалась, заметив в голосе мужа непривычные грозные нотки. Осеклась, тихо и виновато продолжая плакать, пошла в дом. Миновала близнецов, скрылась за дверью. Некоторое время Иван отходил от вспышки гнева, отдувался, как после тяжёлой работы. Наконец поднял глаза на хнычущих в два голоса сыновей.
— Ну, чего разнюнились? — спросил он, стараясь, чтобы вышло не так строго. — Идите-ка сюда, к отцу. Чего плакать? Отец ваш на войну уходит, врагов бить! А вы сопли распустили. Демьянка! Власий!
Близнецы, скатившись с крыльца, бросились к нему, обхватили ручонками, подняли вверх заплаканные лица. Всегда Иван поражался — ну до чего они всё делают одновременно. И смеются, и плачут. Один чихнёт, и второй за ним.
Взял мальчишек за руки, уселся на крыльцо, посадил каждого на колено.
— А ну — кто со мной на войну пойдёт?
— Я!
— Я!
— Вот и неправда ваша. Малы вы ещё — на войну ходить. Вот погоди, ребятня, вырастете, тогда и возьму вас с собой. А пока ваше дело — мамку здесь охранять. Понятно?
Закивали, соглашаясь. Прижались к отцу. Затихли, словно обдумывая что-то своё, взрослому непонятное.
В ворота постучали, и на двор зашёл один из выбранных стариков.
— Иван! Велено передать, что о полдень у Касьяна будут выдавать военную справу. Ишь ты, какие молодцы у тебя! Большие совсем. Так что ты не опаздывай. Ну, я пошёл, мне ещё пять домов обойти надо.
И быстро ушёл, не дав Ивану возможности ответить. Идти к старосте за оружием у Ивана не было нужды: всё для себя он лично изготовил и сложил дома. Прямо под себя сделал — и сидело ладно, и оружие по руке пришлось. Вроде и не воевал никогда, а примерил в первый раз — сразу ощутил себя чуть ли не богатырём из сказки. И лёгкими показались ему те доспехи, как из птичьего пера сделанные. Коня же в поход надо было брать своего. Иван уж выбрал его — гнедка, что отличался спокойным нравом. Так что у него всё было готово. Осталось только Арине напечь подорожников да уложить из платья что требуется.