Битва за Рим

– Мы наслышаны об этом, но находим это странным. Значит, вы действительно идете греческим путем. Как Рим возвеличился, обходясь без царя? Греки никогда не достигали подлинного величия, ибо не имели верховного владыки, потому и рассыпались на мириады мелких государств и пошли друг на друга войной. Но Рим действует так, словно у него есть верховный владыка. Как вы сумели достичь такого могущества, скажи, Луций Корнелий?

– Наш царь – Рим, о великий Оробаз, хотя для нас Рим женского рода и мы говорим «Рома», «она». Греки подчиняли себя идеалу. Вы подчиняетесь человеку – вашему царю. Мы же подчиняемся Риму, только Риму. Мы не преклоняем колен перед людьми, великий Оробаз, как не преклоняем их перед абстрактным идеалом. Рим – наш бог, наш царь, сама наша жизнь. И хотя всякий римлянин заботится о своей репутации, стремится к величию в глазах других римлян, все это в конечном счете делается ради Рима, ради его всевластия. Мы поклоняемся месту, великий Оробаз, а не человеку и не идеалу. Люди приходят и уходят, их земной срок недолог. Идеалы колеблются от любого нового философского веяния. То ли дело место: оно может быть вечным, покуда живущие там заботятся о нем, пестуют его, приумножают его могущество. Я, Луций Корнелий Сулла, – великий римлянин. Но когда подойдет к концу моя жизнь, все, что я совершил, прославит силу и могущество моего родного Рима. Я говорю здесь не от себя, я послан моей родиной – Римом! Если мы заключим договор, то его выгравируют на медной доске и поместят в храме Юпитера Несущего Победу, старейшем в Риме, и он пребудет там не как моя собственность, там даже не укажут моего имени. Он будет свидетельствовать о могуществе Рима.

Он говорил на прекрасном аттическом наречии, владея греческим гораздо лучше парфян и Тиграна. Те завороженно внимали ему, силясь вникнуть в совершенно чуждые им понятия. Чтобы место превосходило величием человека? Чтобы попирало плоды людского ума?

– Но что есть место, Луций Корнелий, – стал возражать Оробаз, – как не совокупность предметов? Совокупность домов, коли это город, или храмовых построек, коли это святилище? Если это не город, тогда это деревья, камни, поля… Как может место порождать такое чувство, такое величие ума? Вот ты взираешь на скопление зданий – знаю, Рим – великий город… Неужто ты делаешь все то, что делаешь, только ради этих зданий?

Сулла сжал свой жезл:

– Вот Рим, о великий Оробаз. – Он тронул кончиком жезла свою белоснежную руку. – Вот Рим, великий Оробаз. – Она откинул полу тоги, открыв перекрестье ножек своего кресла. – И это Рим, великий Оробаз. – Он вытянул левую руку, отягощенную тогой, и сжал пальцами складку. – И это Рим, великий Оробаз. – Посмотрев по очереди в глаза всем, сидевшим внизу, он продолжил: – Я – Рим, великий Оробаз. Как любой, называющий себя римлянином. Рим – это величественная процессия, начавшаяся тысячу лет назад, когда бежавший из Трои Эней вышел на берег в Лации и стал прародителем нового народа, который шестьсот шестьдесят два года назад основал город Рим. Какое-то время в Риме правили цари, но потом римляне отвергли представление, что человек может быть сильнее места, давшего ему жизнь. Нет римлянина, превосходящего величием Рим. Рим – место, порождающее великих людей. Но их дела, сама их жизнь – все это только во славу Рима, все это – их участие в его непрекращающемся победном шествии. И я говорю тебе, о великий Оробаз, что Рим продолжит жить, пока пребудет для римлян дороже, чем они сами, дороже их детей, дороже их репутации и достижений. – Он выдержал долгую паузу, перевел дух. – Пока Рим будет оставаться для римлян дороже идеала или отдельного человека.

– Однако царь – олицетворение всего, что ты перечисляешь, Луций Корнелий, – возразил Оробаз.

– Царь для этого не годится, – изрек Сулла. – Царь заботится в первую очередь о себе, царь верит, что он ближе к богам, чем все прочие люди. Некоторые цари считают богами самих себя. Все сосредоточено на них, великий Оробаз. Цари возвышаются за счет своих владений. Рим же возвышается за счет римлян.

Оробаз воздел руки к небу – жест, спокон веку означавший бессилие.

– Твои речи для меня непостижимы, Луций Корнелий.

– Тогда перейдем к причине, по которой мы здесь собрались, великий Оробаз. Это событие войдет в историю. От имени Рима я делаю вам предложение. То, что лежит к востоку от реки Евфрат, остается в вашей власти, во власти парфянского царя. А то, что лежит к западу от реки Евфрат, подчиняется Риму, здесь распоряжаются люди, действующие именем Рима.

Оробаз приподнял пушистые седые брови:

– Не хочешь ли ты сказать, Луций Корнелий, что Рим желает править на всех землях западнее Евфрата? Что Рим намерен свергнуть царей Сирии и Понта, Каппадокии и Коммагена, многих других стран?

– Вовсе нет, великий Оробаз. Риму необходимо спокойствие в странах западнее Евфрата, при котором одни цари не расширяли бы свои владения за счет других, при котором границы стран не меняли бы очертаний. Известно ли тебе, великий Оробаз, зачем я сюда пришел?