Битва за Рим

Услышав, что это посольство от парфянского царя, Сулла не удивился: только у парфян было столько золота. Его спонтанный, предпринятый по собственному почину рывок на восток от Евфрата оказался ненапрасным. Он знал, что Тигран Армянский повинуется парфянам, и теперь мог попытаться уговорить парфян усмирить Тиграна, не дать ему клюнуть на уговоры Митридата.

В этот раз он ни на кого не собирался смотреть снизу вверх – ни на Тиграна, ни на парфян.

– Я встречусь с этими парфянами, говорящими по-гречески, и с царем Тиграном послезавтра на берегу Евфрата, в том месте, которое укажут вельможам мои люди, – сказал Сулла Морсиму.

Члены посольства еще не видели Суллу, хотя он на них уже полюбовался; от его внимания не ускользнуло то, какое сильное, даже пугающее впечатление произвела его внешность на Митридата и Тиграна, и теперь он вознамерился потрясти парфян.

Прирожденный лицедей, он готовил сцену, тщательно обдумывая мельчайшие детали. Из блоков белого полированного мрамора, позаимствованных в храме Зевса в Зевгме, возвели высокий помост. Поверх этого помоста взгромоздили еще один, достаточно широкий, чтобы на нем, возвышаясь над основанием на целый фут, встало курульное кресло; напротив кресла поставили пурпурный мраморный постамент для статуи Зевса. Со всего города стащили глубокие мраморные кресла с грифонами, львами, сфинксами и орлами на подлокотниках и спинках, расставив их на главном помосте: шесть – по одну сторону и еще одно, с двумя крылатыми львами спина к спине, – по другую, для Тиграна. На верхнем помосте из пурпурного мрамора Сулла установил свое курульное кресло из слоновой кости – изящное, но строгое по сравнению с остальными. Все это было защищено от солнца балдахином, расшитым золотом и пурпуром, раньше затенявшим святилище в храме Зевса.

В назначенный день, вскоре после рассвета, стража Суллы пригласила шестерых парфянских послов на помост и усадила их в шесть кресел; остальное посольство расположилось ниже в тени, где для них были приготовлены скамьи. Тигран, разумеется, хотел было взойти на пурпурный помост, но ему учтиво, но твердо указали на отведенное ему царское место на противоположном конце полукруга, образованного другими креслами. Парфяне уставились на Тиграна, он – на них; потом все дружно устремили взоры на пурпурный помост.

Когда все расселись, явился сам Луций Корнелий Сулла в toga praetexta

с пурпурной каймой, вооруженный гладким преторским жезлом из слоновой кости: конец жезла длиной в фут лежал у него на ладони, противоположный конец упирался в сгиб локтя. Его волосы пылали даже в тени; глядя прямо перед собой, он взошел по ступеням на помост, преодолел последнюю ступеньку, ведшую к курульному креслу, и уселся, прямой, как копье, в классической позе: спина ровная, одна нога выставлена вперед, другая отодвинута назад. Воплощение римского величия!

Присутствующим было не до веселья, особенно Тиграну, но делать было нечего: их рассадили с большим достоинством, и требовать пересесть вровень с курульным креслом значило бы уронить себя.

– Досточтимые посланники царя парфян, великий царь Тигран, приветствую вас на этих переговорах, – молвил Сулла со своей недосягаемой высоты, смущая их забавы ради прямым взглядом светлых глаз.

– Не ты устроил эту встречу, римлянин! – выкрикнул Тигран. – Я привел моих сюзеренов!

– Прошу простить меня, царь, но встречу устроил я, – возразил с улыбкой Сулла. – Ты прибыл ко мне, приняв мое приглашение. – И, не дав Тиграну времени на ответ, он слегка повернулся к парфянам, обнажив клыки и демонстрируя самый хищный свой оскал. – Кто из вас, досточтимые посланники, возглавляет посольство?

Как и следовало ожидать, царственный кивок отвесил старец в ближнем к Сулле кресле.

– Я, Луций Корнелий Сулла. Мое имя Оробаз, я сатрап Селевкии-на-Тигре. Я держу ответ только перед царем царей, Митридатом Парфянским, сожалеющим, что время и расстояние не позволили ему присутствовать сегодня здесь.

– Он сейчас в своем летнем дворце в Экбатане? – спросил Сулла.

Оробаз заморгал:

– Ты хорошо осведомлен, Луций Корнелий Сулла. Не предполагал, что в Риме так пристально следят за нашими перемещениями.

– Просто Луций Корнелий, великий Оробаз, – сказал Сулла и подался вперед с абсолютно прямой спиной, самой своей позой являя безупречное единство грации и силы, как и подобало римлянину в столь высоком обществе. – Ныне мы творим здесь историю, великий Оробаз. Впервые послы Парфянского царства встречаются с послом Рима. Символично, что это происходит на реке, являющейся границей между двумя нашими мирами.

– Это так, великий Луций Корнелий, – согласился Оробаз.

– Не «великий», просто Луций Корнелий, – поправил его Сулла. – В Риме нет ни господ, ни царей.