– Прекрасно. Я объяснил присутствие армии, но не передал содержание моей речи, обращенной к Тиграну. Если коротко, то я посоветовал ему оставаться на восточном берегу Евфрата и воздержаться от помощи своему родичу, понтийскому царю, в его поползновениях захватить Каппадокию, Киликию и Вифинию. Сказав это, я повернул назад.
– Ты считаешь, Луций Корнелий, что захватнические планы понтийского царя не ограничиваются пределами Анатолии?
– Я считаю, что его замыслы простираются на весь мир, о великий Оробаз! Он и так уже завладел всем востоком Понта Эвксинского от Ольвии на Гипанисе до Колхиды на Фазисе. Он подчинил Галатию, перебив тамошних вождей, и убил как минимум одного из каппадокийских царей. Ничуть не сомневаюсь, что он стоит за вторжением в Каппадокию царя Тиграна. Но вернемся к цели нашей встречи. – Сулла подался вперед, сверкнув своими устрашающими глазами. – Расстояние между Понтом и Парфянским царством гораздо меньше, чем между Понтом и Римом. Поэтому, сдается мне, парфянскому царю стоило бы обезопасить свои границы, ибо понтийский царь желает расширять свои владения. А еще бдительно следить за своим подданным, армянским царем Тиграном. – Сулла сладко улыбнулся, пряча клыки. – Это все, что я могу сказать тебе, великий Оробаз.
– Ты хорошо говорил, Луций Корнелий, – ответствовал Оробаз. – Договор будет заключен. Земли, лежащие к западу от Евфрата, – область интересов Рима. Все лежащее к востоку от Евфрата – область интересов парфянского царя.
– Это значит, полагаю, что Армения более не вторгается на запад?
– Именно так. – И Оробаз выразительно посмотрел на обескураженного, пышущего злобой Тиграна.
«Наконец-то, – размышлял Сулла, дожидаясь, пока парфянские послы не покинут помост и пока за ними не проследует Тигран, упершийся взглядом в белый мрамор у себя под ногами, – наконец-то я знаю, что чувствовал Гай Марий, когда сирийская пророчица Марфа предрекла ему семикратное римское консульство и прозвание Третьего Основателя Рима. Но Гай Марий еще жив! А величайшим человеком в мире назвали
В последующие дни он никому не выдал своего ликования; сын, наблюдавший всю сцену издали, знал лишь то, что видели его глаза, ибо расстояние было слишком велико для ушей; никто из людей Суллы не присутствовал на переговорах. Сулла поставил их в известность о заключении договора, и только.
Положения договора решено было высечь на высоком каменном монументе, который Оробаз пожелал возвести на месте, где восседал Сулла; ценные мраморные плиты разобранного помоста были возвращены туда, откуда их взяли. Договор на четырех языках – латинском, греческом, парфянском и мидийском – высекли на четырех гранях обелиска. Было составлено также два пергамента: один – Сулла забирал с собой в Рим, другой – Оробаз увозил в Селевкию-на-Тигре, где, как он предсказывал, договор получит одобрение парфянского царя Митридата.
Тигран убрался прочь, словно побитая дворняжка; исчезнув с глаз своих сюзеренов, он вернулся туда, где только намечались улицы его нового города Тигранакерта. Следовало сразу написать обо всем Митридату Понтийскому, но он тянул с письмом не один день. Только получив вести от своего друга при дворе в Селевкии-на-Тигре, он с некоторым удовлетворением составил такое послание: