Битва за Рим

– Сулла-младший сильно простудился, а у Корнелии Суллы пострадало личико, – доложил Сулла безразличным тоном.

– Про Суллу-младшего я поняла. Что стряслось с твоей дочерью?

– Я задал ей трепку.

– Вот оно что! За какое прегрешение, Луций Корнелий?

– Выяснилось, что она и младший Марий решили пожениться, когда наступит время. Но я только что обещал выдать ее за сына Квинта Помпея Руфа. Она вздумала протестовать и уморить себя голодом.

– Ecastor! Бедняжка, наверное, не знала о попытках ее матери учинить то же самое?

– Нет.

– А теперь знает.

– Еще бы!

– Я немного знакома с твоим избранником и уверена, что с ним она будет гораздо счастливее, чем с младшим Марием.

– Я того же мнения, – со смехом согласился Сулла.

– А что сам Гай Марий?

– Он тоже против этого брака. – Сулла ощерился в ухмылке. – Ему подавай дочь Сцеволы.

– Он заполучит ее без большого труда… Ave, Турпилия. – Приветствие было обращено к проходившей мимо старухе. Та остановилась, явно желая поболтать.

Сулла ушел, а Аврелия оперлась о дверной косяк и стала внимательно слушать Турпилию.

Сулла никогда не боялся ходить по Субуре в темноте, поэтому у Аврелии не возникло тревоги, когда он исчез в ночи: кто поднимет руку на Луция Корнелия Суллу? Если что и озадачило Аврелию, так это то, что он свернул с улицы Патрициев, а не зашагал по ней вниз, к Форуму и Палатину.

Он решил повидать Цензорина, жившего на Виминале, на улице Гранатового Дерева. Это был вполне респектабельный всаднический район, но все же было странно, что владелец изумрудного монокля поселился именно здесь.

Сначала управляющий Цензорина не хотел впускать гостя, но к подобному приему Сулла был готов: он смерил управляющего таким грозным взглядом, что тот послушно распахнул дверь. Все с тем же свирепым выражением Сулла прошагал по узкому проходу к приемной на нижнем этаже квартиры в доме-инсуле. Пока он озирался, слуга поспешил за хозяином.

Как мило! Стены украшали новомодные фрески в охристых тонах, повествовавшие о событиях Троянской войны: Агамемнон отнимает Брисеиду у царя Фтии Ахилла. Изображения обрамляли украшенные агатами роскошные темно-зеленые панели, написанные с большим искусством. Пол был выложен красочной мозаикой, темно-пурпурная драпировка на стенах определенно прибыла из Тира, золотое шитье кушеток выдавало руку лучшего мастера. Недурно для среднего всадника, мелькнуло в голове у Суллы.

Из прохода, ведущего во внутренние покои, появился обозленный Цензорин, выведенный из себя спрятавшимся где-то управляющим.

– Зачем ты пришел? – спросил он.

– За твоим изумрудным моноклем, – тихо ответил Сулла.

– Что?!

– Сам знаешь, Цензорин. Ты получил его от шпионов царя Митридата.

– Царь Митридат? Не знаю, что ты мелешь! Нет у меня никакого изумрудного монокля.

– Есть-есть. Отдай его мне.

Цензорин задохнулся, побагровел, потом побледнел.

– Ты отдашь свой изумрудный монокль мне, Цензорин!

– Ты ничего от меня не получишь, кроме приговора и изгнания!

Не дав Цензорину шелохнуться, Сулла подступил к нему так близко, что со стороны это показалось бы страстным объятием; руки Суллы легли ему на плечи, но в этом жесте не было и подобия любви. Это были больно впившиеся железные клещи.

– Слушай, жалкий червяк, я убивал и не таких, как ты, – начал Сулла проникновенно, почти нежно. – Держись подальше от судов, иначе ты мертвец. Я не шучу! Откажись от своего смехотворного обвинения, не то не сносить тебе головы. Хочешь кончить так же, как легендарный силач Геркулес Атлант? Или как женщина, сломавшая шею на скалах Цирцеи? Как тысячи германцев? Всякого, кто угрожает мне или моим близким, ждет верная смерть. Митридат тоже погибнет, если я решу, что он должен умереть. Так ему и передай, когда увидишь. Он тебе поверит! По моему приказу он поджал хвост и бежал из Каппадокии, потому что понял, что к чему. Теперь и ты понимаешь, верно?

Ответа не последовало, но Цензорин не пытался освободиться из стальных тисков. Безвольно, чуть дыша, он смотрел в непроницаемое лицо Суллы, как если бы впервые его видел, не зная, как быть.

Одна рука Суллы соскользнула с его плеча, заползла ему под тунику и нащупала там кончик толстого кожаного шнурка; другая рука тоже оказалась под туникой, железные пальцы с силой сдавили Цензорину мошонку. Раздался пронзительный визг – так визжит собака под колесом повозки. Сулла порвал пальцами ремешок, как ветхую тряпку, и выдернул из-под тоги мерцающий изумруд. На истошный визг никто не прибежал. Сулла развернулся и неспешно вышел.

– Теперь мне гораздо лучше! – крикнул он, распахнул дверь и разразился хохотом. Дверь захлопнулась, и Цензорин остался в неведении, как долго Сулла хохотал.

Злость и разочарование из-за поведения Корнелии Суллы сняло как рукой, и Сулла возвращался домой легким, как у юноши, шагом, со счастливой улыбкой на лице. Но счастье померкло, лишь только он открыл дверь своего дома, где вместо блаженной тишины и сонного полумрака застал яркий свет, снующих незнакомцев и заплаканного управляющего.

– В чем дело? – гаркнул Сулла.

– Твой сын, Луций Корнелий… – пролепетал управляющий.