Битва за Рим

Одновременно он препоясывал чресла, не страшился битв и настойчиво твердил в сенате о своих планах раздачи дешевого зерна. Дешевое зерно, как и общественная земля, не могло предназначаться одной лишь черни. Всякий римский гражданин, готовый выстоять длинную очередь к столу эдилов у портика Минуция, мог получить официальную расписку на пять модиев общественного зерна, явиться в государственное зернохранилище под Авентинским холмом, предъявить расписку и везти свое зерно домой. Некоторые весьма богатые и уважаемые граждане не брезговали этой привилегией – кто-то из-за патологической скупости, кто-то из принципа. Но большинство тех, кто мог себе позволить сунуть управляющему несколько монет и приказать ему купить зерна у торговца на Этрусской улице, пренебрегали своим правом и не получали расписок на дешевое зерно. В сравнении с другими расходами на жизнь в городе – например, с астрономической арендной платой, пятьюдесятью-ста сестерциям в месяц на человека, – деньги, уходившие на покупку зерна у частных торговцев, составляли столь малую сумму, что ей можно было пренебречь. Поэтому подавляющее большинство толпившихся в очереди за расписками были либо нуждающимися гражданами пятого класса, либо вовсе неимущими.

– Земли точно не хватит на всех, – объяснял Друз в сенате, – но мы не должны ни о ком забывать, не должны давать им оснований думать, что их снова обошли. Римская житница велика, отцы, внесенные в списки, она способна накормить все рты Рима! Если мы не можем дать неимущим землю, то обязаны дать им дешевый хлеб. По твердой цене – пять сестерциев за модий – в любой, урожайный и неурожайный, год. Это само по себе облегчит бремя, лежащее на нашей казне: в годы, когда пшеницы избыток, казна покупает ее за два-четыре сестерция за модий. Продавая по пять, она получит хоть небольшую, но прибыль, что снизит нагрузку в неурожайные годы. По этой причине я предлагаю завести особый казенный счет на покупку исключительно пшеницы. Мы не должны допустить ошибку, не должны финансировать закон за счет других государственных средств.

– Как же, Марк Ливий, ты предлагаешь оплачивать эту великую щедрость? – протянул Луций Марций Филипп.

Друз улыбнулся:

– Я все продумал, Луций Марций. В моем законе есть раздел о снижении стоимости обычной нашей денежной единицы.

Сенат зароптал; слово «обесценивание» никому не нравилось, потому что отношение к fiscus

у большинства было резко консервативное. В римской политике не было принято обесценивать монету, что считалось греческой уловкой. К ней прибегали только во времена Первой и Второй Пунических войн с Карфагеном, но и тогда больше с целью стандартизировать вес монеты. При всем своем радикализме в других областях вес серебряной монеты Гай Гракх только повысил.

Неустрашимый Друз принялся разъяснять:

– Каждый восьмой денарий будет отливаться из бронзы с примесью свинца, чтобы уравнять его вес с весом серебряной монеты, а потом покрываться серебром. Я произвел подсчеты, исходя из самой безрадостной предпосылки: предположил, что на пять неурожайных лет у нас будет приходиться только два урожайных года, хотя на самом деле, как вам всем известно, это чрезмерный пессимизм. В действительности урожайных лет у нас бывает больше, чем неурожайных. Тем не менее нельзя исключить новый период голода, как случилось во время войны с рабами на Сицилии. К тому же чеканить посеребренную монету более трудоемко, чем чисто серебряную. Потому я и свел свою программу к одному денарию из восьми, да и получится это, вероятно, только с каждым десятым. Как вы понимаете, казна в убытке не останется. Тем, кто ведет расчеты на бумаге, это тоже не навредит. Наибольшая тяжесть ляжет на плечи тех, кто пользуется исключительно монетами, и – по-моему, это важнее всего – мы избежим проклятия прямого налогообложения.

– Зачем утруждаться и покрывать серебром каждую восьмую монету, не проще ли чеканить так каждую восьмую партию монет? – спросил претор Луций Луцилий, никогда не лезший за словом в карман (как и вся его семейка), зато полный тупица в арифметике, не ведавший, что такое практичность.

– Полагаю, – терпеливо отвечал Друз, – жизненно важно, чтобы никто не мог отличить серебряную от посеребренной монеты. Если отлить целый выпуск бронзы, то такие монеты никто не станет принимать.

Lex frumentaria Друза каким-то чудом прошел. При поддержке казначейства (произведшего подсчеты и представившего те же, что и Друз, выводы о выгоде девальвации) сенат одобрил вынесение закона на обсуждение народным собранием. Там самые влиятельные всадники быстро смекнули, что почти ничего не теряют, поскольку при расчетах редко пользуются наличностью. Конечно, все прекрасно понимали, что закон затрагивает каждого, и видели различие между полновесной монетой и клочками бумаги; но они были прагматиками и отлично знали, что подлинная цена всяких денег зависит от веры людей, которые ими пользуются.