Битва за Рим

К концу июня закон уже красовался на медных досках. В последующие годы общественное зерно должно было продаваться по пять сестерциев за модий; квесторы, приставленные к казне, уже планировали первый выпуск подешевевшей монеты, а viri monetales готовились к чеканке. Все это требовало, конечно, некоторого времени, но ответственные чиновники докладывали, что к сентябрю каждый восьмой новый денарий будет посеребренным. Конечно же, раздавались и недовольные голоса. Цепион не переставал протестовать, всадников не слишком устраивало победоносное шествие Друза, а римская беднота подозревала, что властители каким-то образом водят ее за нос. Но Друз не был Сатурнином, и сенат был признателен ему за это. Проводя contio в плебейском собрании, он настаивал на соблюдении благопристойности и законности; если тому или другому что-либо угрожало, он немедленно распускал людей. Он не бросал вызова авгурам, никому не выкручивал рук.

В конце июня претворение в жизнь программы Друза пришлось прервать: наступил летний сезон, и в работе сената и комиций был сделан перерыв. Радуясь передышке – всеобщая расслабленность действовала и на него, – Друз тоже покинул Рим. Мать и всех шестерых детей, вверенных ее заботам, он поселил на своей роскошной приморской вилле в Мизене, а сам отправился сперва к Силону, потом к Мутилу, чтобы объехать вместе с ними всю Италию.

Ему не могла не броситься в глаза готовность всех италийских племен в центре полуострова взяться за оружие; путешествуя в обществе Силона и Мутила по пыльным дорогам, он наблюдал хорошо вооруженные укомплектованные легионы, тренировавшиеся вдали от Рима и поселений Лация. Но он помалкивал и не задавал вопросов, убедив себя, что их военное мастерство не понадобится. Предприняв невиданные законотворческие усилия, он сумел убедить сенат и плебейское собрание в необходимости судебной реформы, увеличения числа сенаторов, раздачи общественных земель и хлеба. Никому еще – ни Тиберию Гракху, ни Гаю Гракху, ни Гаю Марию, ни Сатурнину – не удавалось провести столько спорных законов ненасильственно, без борьбы в сенате и без противодействия всадников. Все потому, что ему верили, его уважали. Теперь он знал, что, когда он огласит свое намерение предоставить римское гражданство всем италикам, римляне пойдут за ним, хотя и не все. Цель будет достигнута! А значит, его, Марка Ливия Друза, клиентурой станет четверть населения всего римского мира, ибо в личной верности ему теперь клялись по всему Апеннинскому полуострову, даже в Умбрии и Этрурии.

За восемь дней до возобновления заседаний сената в сентябрьские календы Друз подался на свою виллу в Мизене, чтобы немного отдохнуть перед началом трудной работы. Он уже давно понял, что мать – не только радость, но и утешение его жизни: она была остроумна, начитана, понятлива, почти по-мужски разбиралась в этом мужском мире. Живо интересуясь политикой, она гордо и с удовольствием следила за законотворческой деятельностью сына. Свободолюбие, унаследованное от Корнелиев, толкало ее к радикализму, но присущий тем же Корнелиям консерватизм позволял ей оценить то, как хорошо ее сын разбирается в реалиях сената и народного собрания. Она одобряла его решение отказаться от насилия и угроз и прибегать к единственному оружию – убедительным и разумным речам. Это и есть по-настоящему великий политик! Именно им был Марк Ливий Друз, и она не могла нарадоваться, что он пошел в нее, а не в своего тупоумного, заносчивого скандалиста-папашу.

– Что ж, ты блестяще провел аграрный закон и разобрался с низшими классами, – похвалила она его. – Что дальше?

Он набрал в легкие воздуха и, глядя ей в глаза, твердо ответил:

– Теперь я внесу закон о предоставлении полного римского гражданства всем до одного италикам.

Мать сделалась бледнее своего белого одеяния.

– Не вздумай, Марк Ливий! – вскричала она. – Пока что тебе не препятствовали, но этого они не допустят!

– Почему? – удивился он, уже привыкший делать то, перед чем отступают все остальные.

– Охранять право гражданства римляне почитают своим священным долгом, заветом богов, – стала объяснять ему бледная мать. – Даже если сам Квирин спустится на Форум и повелит раздать всем гражданство, его не послушаются! – Она вцепилась в его руку. – Отступись, Марк Ливий! Даже не пытайся! – Она поежилась. – Умоляю, только не это!

– Я поклялся это сделать, мама, и я сделаю это!

Она долго со страхом вглядывалась в темные глаза сына. Наконец, вздохнув и пожав плечами, молвила:

– Что ж, вижу, тебя не переубедить. Недаром ты потомок Сципиона Африканского. О, сын мой, сын мой, тебя убьют!

Он приподнял треугольную бровь:

– Почему, мама? Я не Гай Гракх и не Сатурнин. Я действую строго по закону, от меня не исходит угроза ни отдельным людям, ни нашему mos maiorum

.

Чтобы не продолжать этот тяжелый разговор, она проворно встала:

– Лучше загляни к детям, они соскучились по тебе.

Если это и было преувеличением, то несильным. Друз пользовался у детей искренней любовью.

Подойдя к комнате, где играли дети, Друз понял, что у них разгорелась ссора.