Битва за Рим

– Я тебя убью, Катон-младший! – донесся до слуха взрослых голос Сервилии.

– Довольно, Сервилия! – прикрикнул Друз, входя: он расслышал в голосе девочки серьезные нотки. – Катон-младший – твой сводный брат, не смей его трогать.

– Ничего, я до него доберусь, лишь бы мне никто не мешал! – прозвучал грозный ответ.

– Тебе не застать его одного, Шишконосая! – вмешался Цепион-младший, заслоняя Катона-младшего.

– Никакая я не шишконосая! – крикнула Сервилия.

– Шишконосая, шишконосая! – не сдавался Цепион-младший. – Вон какая шишка на кончике носа, брр!

– Тихо! – гаркнул Друз. – Вы что, только и делаете, что ссоритесь?

– Делаем! – крикнул Катон-младший. – Мы спорим!

– Как же нам не спорить, когда здесь он? – вставил Друз Нерон.

– Умолкни, черномазый Нерон! – вступился за Катона-младшего Цепион-младший.

– Я не черномазый!

– Черномазый, черномазый! – обрадовался Катон-младший, сжимая кулачки.

– Ты не Сервилий Цепион! – сказала Сервилия Цепиону-младшему. – Ты происходишь от рыжего раба-галла, тебя подсунули нам, Сервилиям Цепионам.

– Шишконосая, шишконосая, шишконосая уродина!

– Tacete!

 – повысил голос Друз.

– Сын раба! – прошипела Сервилия.

– Дочь дурака! – крикнула Порция.

– Веснушчатая толстуха! – отрезала Лилла.

– Посидим, сынок, – молвила Корнелия Сципиона, совершенно равнодушная к детской перепалке. – Пусть уймутся, тогда они обратят на нас внимание.

– Они всегда попрекают друг друга происхождением? – спросил Друз, стараясь не обращать внимания на вопли.

– В присутствии Сервилии всегда, – ответила их avia.

Сервилию, уже сформировавшуюся к своим тринадцати годам, миловидную, но замкнутую, следовало отделить от остальных детей уже два-три года назад, но этого не делали ей в наказание. Теперь, став свидетелем их ссоры, Друз устыдился, что решил держать ее в детской.

Сервилия-Лилла, которой только что исполнилось двенадцать, тоже быстро созревала. Она была симпатичнее Сервилии, ее смуглая открытая озорная мордашка сразу говорила о ее характере. Третьим в группе старших, воевавшим вместе с ними против младших, был приемный сын Друза – Марк Ливий Друз Нерон Клавдиан. В свои девять лет он был хорош собой, унаследовав смуглость и строгую красоту Клавдиев, умом он не блистал, зато был послушен и мил.

Дальше шли Катоновы отпрыски (Друз не мог думать о Цепионе-младшем как о ребенке Цепиона вопреки всем настояниям Ливии Друзы). Уж слишком похож он был на Катона Салониана: та же мускулистая стройность, предвещавшая высокий рост, та же форма головы и ушей, длинная шея, длинные руки и ноги – и ярко-рыжие волосы. Глаза, даром что светло-карие, тоже были не как у Цепиона: широко расставленные, большие, глубоко сидящие в глазницах. Из всех шестерых детей именно Цепион-младший был любимцем Друза. В нем угадывалась сила и готовность брать на себя ответственность, что нравилось Друзу. В свои без трех месяцев шесть лет он беседовал с Друзом как умудренный опытом старец. Говорил он очень низким голосом, выражение его рыжеватых глаз всегда было серьезным и задумчивым. Он был неулыбчив, снисходя только до своего братика Катона-младшего, когда тот выкидывал что-нибудь забавное или трогательное; его симпатия к Катону-младшему переходила в недвусмысленное покровительство, и они были неразлучны.

Порции – все называли ее Порцеллой – вот-вот должно было исполниться четыре года. Простодушное дитя, усыпанное крупными бурыми веснушками, она подвергалась насмешкам старших сводных сестер, которые ее терпеть не могли и исподтишка щипали, пинали, кусали, царапали, шлепали. Ее портил катоновский утиный носик, но ей достались прекрасные темно-серые глаза и добрый от природы нрав.

Катон-младший, которому еще не исполнилось трех лет, был настоящим уродцем как обликом, так и характером. Нос, украшенный римской горбинкой, рос, казалось, быстрее, чем он сам. Этот нос был непропорционально велик по сравнению с остальным лицом, поразительно красивым: рот изысканных очертаний, прекрасные глаза – огромные, светло-серые, лучистые, – высокие скулы, волевой подбородок. Широкие плечи намекали на будущее хорошее телосложение, но мальчонка был болезненно худ, ибо не проявлял ни малейшего интереса к еде. По натуре он был неприятно навязчив, а такие люди вызывали у Друза наибольшее раздражение: получив на свой громкий, напористый вопрос ясный и толковый ответ, он снова засыпал собеседника вопросами, что свидетельствовало либо о тупости, либо об упрямстве и неумении прислушиваться. Приятнее всего в нем – надо же было найти в нем хоть что-то хорошее! – была беззаветная преданность Цепиону-младшему, от которого он отказывался отходить и днем и ночью; когда он становился совсем уж невыносимым, оставался один способ принудить его к покорности – пригрозить увести брата.