Блэк Виллидж

Она по-прежнему ничего не видела. Ну или разве что набухшую темноту, словно пространную, бесформенную черную массу. Не доставлял надежной информации и нюх. Она стояла слишком близко к контейнеру, запахи тухлятины служили препятствием потенциальному запаху курятника, исходившему от шалого тупика.

– И, для начала, ты-то кто такой? – спросила она.

Тот пропустил несколько секунд.

– Откуда явился? – настаивала она.

Она понимала, что говорит, вместо того чтобы действовать, но никак не могла взять инициативу в свои руки. Ей никак не удавалось все осмыслить. Ее рука начала дрожать, скорее от нервов, чем от страха. Она покрепче сжала рукоятку. Оружие покачнулось. Она судорожно вцепилась в него. Оно продолжало раскачиваться.

– Ты уже получал в жизни пулю? – с угрозой бросила она.

– Да, случалось такое, – сказал тот.

– Со мной тоже, – смягчилась она.

Как раз в этот момент на западном краю порта, со стороны резервуаров с горючим, зажглись автомобильные фары и, несмотря на расстояние, донеслось хлопанье двери. Если зажигание и было включено, рокот мотора сюда еще не донесся.

– Полиция, – предупредил голос. – Это час обхода. Тебе не поздоровится, если они застукают тебя со «Стечкиным». Спрячься в мусорный бак.

Второй риск: попасть в руки полиции до того, как ты свершил правосудие. Снова оказаться в лагере за незаконное ношение оружия, когда психологически ты был готов к тому, чтобы ответить за убийство негодяя и быть убитым на месте или позже, после той или иной юридической процедуры.

Вдалеке пучок света от фар неспешно прошелся по стене, потом стерся. Автомобиль, должно быть, завернул за какое-то здание.

Игрияна Гогшог проворчала три или четыре полуфразы. Он советует, думала она, чтобы я спряталась в контейнере. Идиотский совет, но этот тип знает толк в оружии. Он знает толк в оружии, не любит полицию и не воспользовался темнотой, чтобы меня прикончить.

Теперь в ночной тишине был слышен мотор машины. Урчание добавлялось к другим шумам тишины. К новому приступу кашля в джонках, к хрусту швартовых и, по части крыс, к мимолетным пискам.

– Как ты хочешь, чтобы я забралась в этот бак? – сказала она. – Тут слишком высоко. Нужно, чтобы меня кто-то подсадил.

Фар больше не было видно, потом они появились вновь. Машина не все время следовала по набережной, петляя между пакгаузами. Она была еще далеко, но она приближалась.

– Выпутывайся сама, старая, – сказал тип. – Я должен идти.

– Ты бы мог сначала меня подсадить, – попыталась выторговать старуха.

– У меня нет времени, – сказал тот. – Рассчитывай на собственные силы.

Игрияна Гогшог продолжала смотреть туда, откуда исходил голос. Свет фар ничуть не ослабил густоту мрака. Тем не менее теперь можно было составить более точное представление о том, на что походил шалый тупик. Не такой, каким его описывали уйбурские легенды, а такой, каким он был в реальности: в нищенском плаще, который почти не скрывал майку и залатанные брюки, а к нему стать дровосека, клюв алкоголика и растрепанные перья. Скорее олицетворенное вырождение, нежели фантастическая фигура спасителя.

Машина приближалась, и если тупик заявил, что у него нет времени помочь старухе, то у той, в свою очередь, не было времени на колебания. Она заглотнула побольше воздуха, как делают перед тем, как решиться на дурацкий поступок или заговорить. Воздух был пропитан зловонием, заражен смрадом пищевых отходов, разносящимся из контейнера, и не придал ей тех сил, на которые она рассчитывала. Несмотря ни на что, она спешно сунула пистолет в карман фартука и вытянула руки, стараясь дотянуться до борта мусоросборника. Схватилась за него. В конце концов, этот контейнер не так уж и высок, подумала она. Она начала раскачиваться и дрыгать ногами в некотором исступлении, достаточно удивительном для персоны подобного возраста, стремясь подтянуться к краю емкости и в панике свалиться на отходы. Мотор урчал куда громче, чем минутой ранее. Она слышала, как ее тело трется о стенку, ноги искали опору на неровностях металла, на подъемных стержнях, на распорках.

– Увидишь, могу ли я рассчитывать на собственные силы, гребаный петух, – проворчала старуха.

Сделав акробатический переворот, она опрокинулась с той стороны от вертикальной стенки. Падая, ушиблась.

Теперь она съежилась внутри мусоросборника, где все провоняло блевом левиафана и тухлой рыбой, она оказалась в запредельном нутре темноты, в нутре неизвестно чего, вдали от мира и от полиции, вдали от своих начальных намерений, вдали от всякого достоинства и в конечном счете в самом подходящем месте, чтобы закончить свое провальное существование, свое долгое провальное существование.

Она встряхнулась, постаралась обрести среди невнятных материй равновесие и несколько секунд потирала ушибленные при падении места: левое колено, левое плечо, лоб. Вокруг были картонки и консервные банки, но относительно мало липкой грязи. Она устроилась как могла и затихла. Снова темнота вокруг нее не давала никакой слабины. Она услышала взмахи крыльев, звук хлопающей на ветру простыни, вздох. Шалый тупик взлетел.