Ближние соседи

Стриж принёс тазик и кувшин с водой, полил пленнику на руки. На лице его оставалось выражение обиженного непонимания, однако он выдерживал субординацию, хотя в обычное время Чаншунь общался с ним почти на равных.

Дэ подождал, пока ординарец уйдёт, после чего крепко обнял друга, и какое-то время они стояли молча, упёршись лбами и положив руки на плечи друг другу. Потом до глубокой ночи сидели за чаем и говорили… говорили…

Естественно, первым делом рассказали о личном. Чаншунь поведал о том, как стал командиром крестьянского полка. Неграмотные крестьяне, раскрыв рот, слушали его речи о революционерах, о великом вожде Сунь Ятсене и трёх народных принципах, на которых должен строиться новый Китай.

– Что это за принципы? – спросил Сяосун. – Я ведь теперь человек военный и далёк от политики.

– Что ж, я тебе лекцию буду читать?

– А ты коротко, в нескольких словах. Я всё же не безграмотный крестьянин, чему-то успел научиться.

– Ну, коротко – это гражданский национализм, народовластие и народное благосостояние.

– Со вторым и третьим, в общем, всё понятно, а вот гражданский национализм – это что? Просто национализм я понимаю, а вот гражданский…

– Это национализм, основанный на равенстве всех проживающих в государстве. Вот у нас в Китае, можно сказать, пять основных национальностей: ханьцы, это мы с тобой, маньчжуры, монголы, тибетцы и уйгуры. Мелкихто очень много, а основных – пять. И все должны иметь равные права и в народовластии, и в народном благосостоянии.

– Это ещё почему?! – неожиданно рассердился Сяосун. – Маньчжур всегда было мало, а они управляли всеми и нас за людей не считали.

– Поэтому и надо для начала свергнуть власть Цинов и учредить республику.

– Да Цинов, считай, уже свергли. Наши воинские части были последними, которые Цины бросили на свою защиту. Курсантам нашего училища досрочно присваивали офицерские звания, я вон сразу получил капитана, но честно скажу: мы просто не хотели их защищать. Поэтому вы нас так легко и победили.

Чаншунь засмеялся.

– Ты чего? – не понял Сяосун. – Не веришь?

– Верю, конечно. Мне рассказали, что ты десять человек расшвырял, как котят. Если у вас все такие…

– Нет, – Сяосун тоже засмеялся. – Я такой один. Школа шаолиня.

– У них годами учатся.

– У меня ускоренный курс, ну и способности тоже.

– Слушай, брат, если вы не хотели защищать Цинов, так, может, ты перейдёшь на нашу сторону? Вместе пойдём на Пекин. Будем служить возрождению Китая.

– Возрождение Китая – это мысль, – медленно сказал Сяосун. – Пожалуй, самая подходящая.

Чаншунь протянул руку, и Сяосун крепко пожал её.

– От Цзинь есть известия? Как они там с Сяопином?

– Нет, – вздохнул Чаншунь. – Сам понимаешь, какая сейчас почтовая связь. Революция, не до писем!

– А я женился, – вдруг объявил Сяосун.

– Вот это здорово! – обрадовался Чаншунь. – Кто она?

– Ещё девочка, – смутился Сяосун. – Шестнадцать лет. Пань Фэнсянь.

– Ну, какая же девочка?! Шестнадцать – самое время выходить замуж.

– Да мы пока неофициально…

Сяосун представил себе то утро, когда они с Фэнсянь проснулись в гостинице в одной постели. Как она в ужасе вскрикнула, заметалась, ища укрытия, а он её успокаивал… Обнял, прижал к груди, гладил ласково по блестящим чёрным волосам, целовал прекрасные глаза… а потом… потом… Что было потом, он мог мгновенно вызывать в памяти, и всегда эти воспоминания прокатывались дрожью по всему телу. Вот и сейчас…

– Мы с Цзинь тоже пока неофициально, – прервал Чаншунь его затянувшуюся мечтательность. – Вернусь из похода и оформим законный брак. Я очень скучаю, хотя кажется, что некогда скучать. Я её поручил одному товарищу… Марксист, но, тем не менее, он хороший парень.

– А не боишься, что она марксисткой станет?

– Уже стала. Мы перед моим отъездом даже поссориться успели. – Чаншунь кисло улыбнулся. – Идейные разногласия.

– Где много любви, там много ошибок, – глубокомысленно сказал Сяосун. – Так сказал великий Учитель.

– Где нет любви, там всё ошибка, – закончил суждение Чаншунь. – Я читал не только труды Сунь Ятсена.

– Уж не назло ли ей ты уехал? – с вкрадчивой осторожностью спросил Сяосун.

Чаншунь засмеялся:

– Намекаешь на ещё одно суждение Кунцзы: «Самые ошибочные поступки – назло»? Но там есть и продолжение: «Самые глупые поступки – ради. Самые сильные – вопреки». Можешь считать мой поступок глупым, потому что я воюю ради справедливости, но я считаю его сильным, так как поступаю вопреки желанию личного счастья.

– Извини, но тогда твой поступок глуп вдвойне.

– Почему?!

– Потому что все поступки всех людей – хоть крестьянина, хоть императора – основаны на желании личного счастья. Ты вот сказал: служить возрождению величия Китая…

– Я немного не так сказал, ну да ладно.

– Неважно, как ты сказал, важно – что сказал. По-моему, если каждый будет бороться за личное счастье, быстрее наступит общее, и тогда легче возродится наша Поднебесная.

Наступило молчание. Похоже, Сяосун сказал главное – и за этот вечер, и за всю прожитую, да, пожалуй, и за всю будущую жизнь.