Блондинка

Отто Оси тут же бросил сигариллу и принялся снимать Норму Джин. Выскочил из «бьюика», присел на корточки. Щелк, щелк, щелк-щелк-щелк. То была радость его жизни, весь ее смысл. Для этого он родился на свет. И ну его к чертям собачьим, этого старого пердуна Шопенгауэра! Может, жизнь и есть не что иное, как слепая воля и бесцельное страдание, но кто об этом думает в такие моменты? Снимать девушку с заплаканным лицом, прыгающими сиськами, красивой задницей, на вид такую молоденькую, словно ребенок в теле женщины. Такую невинную, что так и тянет иногда коснуться ее грязным пальцем, просто чтобы испачкать. Бедняжка плакала, глаза распухли, по щекам черные полоски туши, прямо как у клоуна. На груди, на розовом свитере из хлопковой пряжи, – темные пятна от слез, как от капель дождя. А светло-серые льняные слаксы, купленные не далее как на этой неделе в комиссионном магазине на Вайн, куда сдавали прошлогодний гардероб жены и подружки больших шишек со Студии, безнадежно измяты в паху.

– Лицо дочери, – произнес нараспев, словно священник, Отто. – Не сексуально

. – Выпрямившись, он принюхался. – К тому же от тебя воняет.

Уродка

Уже по тому, как ее бросились уверять – Все в порядке, Норма Джин, эй, Норма Джин, все о’кей,

 – она сразу поняла, что на самом деле это не так. Она вернулась туда, где плакала девушка, то смеялась, то всхлипывала. Это была она сама, ее подвели к стулу, одному из складных стульев, расставленных полукругом; она часто дышала, ее била дрожь.

Она не играла, нет, это не было похоже на актерскую игру. Это было глубже, нежели просто игра. Грубо, «сыро». Нас ведь учили технике игры. Учили симулировать эмоции, а не испытывать их на самом деле. Не быть громоотводом, по которому эмоции уходят в землю. Она испугала нас, а такое трудно простить.

О ней говорили, что она слишком «прилежна». Единственная из всех ни разу не пропустила ни одного занятия. Актерское мастерство, танцы, пение. Всегда приходила раньше всех. Иногда приходилось ждать у запертой двери. Лишь она день за днем являлась «при полном параде». И совсем не походила ни на актрису, ни на модель (мы видели ее снимки на обложках журналов «Свонк» и «Сэр!», были под впечатлением).

Нет, скорее она походила на отличницу-секретаршу. Волосы всегда так аккуратно уложены, расчесаны и сверкают. Белые нейлоновые блузки с бантом на воротнике, длинные рукава, узкие манжеты. Изо дня в день чистенькая, свеженькая, наглаженная. Серая фланелевая юбка, узкая, облегающая, сразу было видно, что она гладит ее по утрам, стоя в одной комбинации. Вы прямо видели ее с этим утюгом, как она, сосредоточенно хмурясь, наглаживает свои юбочки и блузки! Иногда она надевала свитер, и свитер этот был размера на два меньше, потому что другого свитера у нее не было. Иногда – слаксы. Но по большей части она предпочитала строгую одежду приличной девушки. И еще чулки с безупречно прямыми швами и туфли на высоком каблуке.

Она была так застенчива, что можно было принять ее за немую. Резкие движения, громкий смех – все это пугало ее. До начала занятий она делала вид, что читает книгу. То «Траур – участь Электры» Юджина О’Нила. То Чехова «Три сестры». Шекспира, Шопенгауэра. Смех, да и только! А как она садилась на краешек стула, открывала тетрадь и прилежно писала конспект, будто школьница.

Все мы, кроме нее, ходили в джинсах, слаксах, рубашках, свитерах и кроссовках. В теплую погоду – в сандалиях или просто босиком. Зевали во весь рот, и волосы были расчесаны кое-как, а парни небритые, потому что все мы были симпатичные ребята, по большей части выпускники калифорнийских школ, звезды всех до единого школьных спектаклей. Нам завидовали, нас превозносили до небес чуть ли не с детского сада. У некоторых были семейные связи на Студии. А потому мы были уверены в себе, в отличие от малышки Нормы-Джин-Из-Ниоткуда. Мы думали, она и правда оуки из Оклахомы, потому что она точно была не из наших мест.

Она очень старалась говорить, как мы, но постоянно прорывался старый акцент. Мало того, она еще и заикалась. Не всегда, но время от времени. В самом начале сцены заикалась, а потом перебарывала себя, и вся застенчивость исчезала куда-то, а в глазах появлялось нечто такое… ну, словно ими смотрел уже другой человек, не она. Но нам постоянно вбивали в голову: Что это за актерская игра, когда у вас нет техники, когда вы выставляете себя напоказ?

В общем, мы были очень уверены в себе. А у Нормы Джин, одной из самых молоденьких в группе, никакой уверенности не было. Были лишь блестящая бледная кожа, темно-синие глаза и еще – необыкновенная энергия, словно пронизывающая все ее тело. Ток, который нельзя отключить, источник которого был неиссякаем.