Блондинка

Услышав это, Касс расхохотался и сказал: Норма, до самой смерти – этого уже достаточно. Хорошенького понемножку.

Она не стала рассказывать ему, что давным-давно, еще в детстве, видела его глаза. Эти прекрасные глаза были устремлены на нее с афиши «Огней большого города». Еще тогда, давным-давно, влюбилась она в эти глаза. Или то были темные, мечтательные и в то же время веселые глаза мужчины на снимке в рамочке, что висел в спальне Глэдис? Я люблю тебя. Я буду всегда защищать тебя. Не сомневайся и верь: настанет день, и я приеду, заберу тебя с собой.

Одно из величайших потрясений в ее жизни. Жизни, которая, как и предсказал Отто Оси, будет недолгой, но страшно запутанной, загадочной и похожей на сон. Жизни-пазла, отдельные фрагменты которого встанут на место с огромным усилием. Таков был момент – в кино его наступление непременно предвещала бы тревожная музыка, от которой начинает быстрее биться сердце, – когда она вышла из-за драной китайской ширмы в студии Отто Оси. Вышла, чувствуя себя обманутой, униженной – и всего за какие-то жалкие пятьдесят долларов! – а там стоял Касс Чаплин, смотрел на нее и улыбался. Мы уже знакомы, Норма. Мы всегда знали друг друга. Поверь в меня.

Кинематографический прыжок во времени. Дни, недели. Наконец, месяцы. Они никогда не будут жить вместе. Кассу претила сама идея вести совместное хозяйство. Стоило завести об этом разговор, и он начинал нервничать, задыхаться, приводить разные дурацкие доводы, к примеру что одежда в шкафу перепутается, или туалетные принадлежности в ванной, или же вещи в ящиках, на полках, ему нечем дышать! Комок в горле! Нет, он вовсе не был сыном Великого Диктатора, не способным поддерживать нормальные зрелые отношения с женщиной. Не был он и жестоким мстительным гедонистом и лицемером, каковым являлся в жизни великий Маленький Бродяга. На самом деле то была физиологическая особенность. Норма Джин всякий раз замечала, как он пугается, стоило завести разговор о более тесном сближении. И всячески давала понять своему возлюбленному: Я вовсе не пытаюсь задушить тебя! Я не из таких.

Тем не менее они все время проводили вместе (или почти все, в зависимости от таинственного расписания Касса, которого вызывали то на прослушивание, то на повторное собеседование). К тому же он обожал долгие созерцательные прогулки по пляжу Санта-Моники, будь то дождь или солнце. Или же сама Норма Джин была в павильоне МГМ в Калвер-Сити.

Это был мой первый настоящий фильм. Я погрузилась в работу с головой, отдавала ей все свои силы. Источником этих сил был Касс. Мужчина, который любил меня. Потому что я уже не была одна, сама по себе. Нас было двое. И я стала вдвое сильней.

Очень хотелось в это верить. На то были все причины. Эти слова звучали так, словно их прописали в сценарии. Тщательно обдуманные, подготовленные слова. А потому им можно было верить. Ну, как веришь в слова Священного Писания, когда у тебя есть к нему Ключ. Когда ты наделен тайным знанием и мудростью. Как собранный пазл, где каждая деталь стоит на месте, ни одной детали не пропало. И как естественно они подходят друг к другу, сливаются в единое упоительное целое. И как сладко кружится голова, какой болезненно-острой кажется физическая потребность друг в друге – как будто они занимаются любовью давным-давно, еще с детства. Словно не было между ними деления на мужское и женское. Не было нужды, к примеру, в неуклюжей возне с презервативами, унизительными и скверно пахнущими. «Резинки» – так называл их Баки Глейзер, сухо и напрямик. А Фрэнк Уиддос, разве не он говорил: «Да я возьму резинку. Так что можешь не беспокоиться»? Норма Джин, улыбаясь, смотрела через ветровое стекло, точно не слышала или не желала слышать, ибо эти слова не прозвучат снова.