Блондинка

Музыка была его первой любовью, так говорил Касс Норме Джин, и всегда мечтал к ней вернуться. «Нет, никакой я не актер. Не хочу вселяться в чужие шкуры. Хочу полностью отдаться музыке, это чистая штука, простая и строгая». Всякий раз, когда под рукой оказывалось пианино, Касс наигрывал для Нормы Джин отрывки из композиций собственного сочинения. Они казались ей замечательными. И еще он танцевал для нее, но лишь забавы ради и недолго, всего несколько минут. Теперь же, на замусоренной опавшими листьями дорожке, ведущей к дому, где Норма Джин бывала крайне редко, она подглядывала за своим возлюбленным через зарешеченное окошко, любовалась его невесомой фигурой, и в голове у нее стучал пульс. Нельзя ему мешать. Это неправильно.

И еще она подумала: Он возненавидит меня за то, что я подглядываю. Нет, рисковать нельзя.

Она отошла к тротуару и минут сорок, словно под гипнозом, слушала аккорды, восходящие и нисходящие секвенции. Время как будто замерло, и ей хотелось, чтобы так было вечно.

Когда выкликнули твой номер.

Сделав убедительное лицо, понизив скрипучий голос, Шинн рассказал Норме Джин: что бы там ни плел ей Чаплин-младший, Чаплин-старший оставил бывшей жене с сыном небольшое состояние. Не по своей воле, юристы вынудили.

– Конечно, – усмехаясь, добавил Шинн, – этих денег больше нет. Малышка Лита растратила все еще двадцать пять лет назад.

Норма Джин удивленно смотрела на Шинна. Так, выходит, Касс лгал ей? Или она не так его поняла? Она неуверенно сказала:

– Ну, это ничего не меняет. Отец отказался от него, лишил наследства. Он одинок.

Шинн насмешливо фыркнул:

– Ну, не более одинок, чем любой из нас.

– Он был проклят отцом, и это двойное проклятие, потому что отец его Чарли Чаплин. Вижу, вам чуждо сочувствие, мистер Шинн!

– Я до краев переполнен сочувствием! Кто больше меня дает на благотворительность? В фонд для детей-калек, в Красный Крест? На защиту голливудской десятки?[45] Но Кассу Чаплину я не сочувствую, это правда.

Шинн изо всех сил пытался говорить шутливым тоном, но глубокие волосатые ноздри его крупного носа дрожали от возмущения.

– Я ведь уже говорил, дорогая. Не хочу, чтобы ты появлялась с ним на людях.

– А в частном порядке?

– В частном порядке? Соблюдай меры предосторожности. Двое таких, как он, – это уж слишком.

Норма Джин не сразу поняла, что он имеет в виду.

– Мистер Шинн, это жестоко. Жестоко и грубо.

– Таков уж твой И. Э. Жестокий и грубый.

Глаза Нормы Джин наполнились слезами. Ей хотелось влепить Шинну пощечину. И еще хотелось сжать его руки и просить прощения. Ибо что бы она без него делала? Нет, ей хотелось рассмеяться ему в лицо. Прямо в его сморщенную желтовато-серую физиономию. В обиженные сердитые глаза.

Я люблю его, а не вас. Я никогда вас не полюблю. Заставьте меня выбирать между вами, и очень об этом пожалеете.

Норма Джин вся дрожала. Она была возмущена не меньше И. Э. Шинна и начинала говорить так же убедительно, как он. Шинн смягчился:

– Послушай, дорогая. Я всего лишь хочу тебе помочь. С чисто практической точки зрения. Ты ведь меня знаешь. Знаешь, что И. Э. думает только о тебе. О твоей карьере, о твоем благополучии.

– Вы думаете о «Мэрилин». О ее карьере.

– Ну, в общем, да. Ведь «Мэрилин» – мое изобретение. О ее карьере и благополучии я прежде всего и забочусь, это верно.

Норма Джин что-то пробормотала, но Шинн не разобрал ее слов. Попросил повторить, в ответ на что Норма Джин сказала, шмыгнув носом:

– «М-Мэрилин» – это лишь карьера. Какое у нее может быть благополучие?

Шинн неожиданно громко расхохотался. Поднялся с вращающегося стула и принялся расхаживать по ковру, сгибая и разгибая короткие толстые пальцы. Окно с зеркальными стеклами у него за спиной было распахнуто настежь, в комнату врывались потоки солнечного света и шум машин на бульваре Сансет. Норма Джин, сидевшая в одном из кожаных кресел Шинна, известных своей глубиной, тоже поднялась на ноги, но стояла нетвердо. Она приехала к Шинну в кабинет прямо с урока танцев, икры и бедра ныли, точно по ним били молотком. Она прошептала:

– Он знает, что я не «Мэрилин». Он

называет меня Нормой. Он – единственный человек на свете, который меня понимает.

– Я тебя понимаю.

Норма Джин, опустив глаза на ковер, грызла ноготь.

– Я изобрел тебя, я тебя понимаю. Это я стою на страже твоих интересов, поверь.

– Вы м-меня не изобретали. Я сделала все сама.

Шинн засмеялся:

– Не стоит переходить в метафизическую плоскость, ладно? Ты рассуждаешь прямо как твой бывший дружок Отто Оси. А у него, знаешь ли, неприятности… Попал в новый список Совета по контролю за подрывной деятельностью. Так что и от него советую держаться подальше.

– Н-никаких дел с Отто Оси я б-больше не имею, – сказала Норма Джин. – Уже нет. А что это такое, Совет по контролю?..