Они шли вдвоем по вьющейся серпантином дорожке, огибающей искусственную горку с ручьем. По другую сторону ручья тоже бродили павлины, а также грациозные высокие птицы с ярким неоново-розовым оперением. «Фламинго?» Норма Джин никогда не видела фламинго вблизи. «До чего же красивые птицы! И все они живые, да?» Нефтяной магнат и мультимиллионер славился своей коллекцией экзотических птиц и зверей. Ворота поместья охраняли чучела слонов с желтоватыми изогнутыми бивнями. Вместо глаз были вставлены светоотражатели. Господи, как живые! Крышу шато в нормандском стиле украшали чучела африканских грифов, целые ряды. Издали птицы походили на зловещие черные зонтики, только сложенные. Здесь же, неподалеку от ручья, металась в клетке южноамериканская пятнистая пума, а за высоким сетчатым ограждением были заточены обезьяны-ревуны, обезьяны-пауки, пестрые попугаи и какаду. Гости также имели возможность полюбоваться гигантским боа-констриктором в стеклянном тубусе. Удав походил на длинный и толстый банан. Норма Джин воскликнула:
– О-о-о! Вот уж не хотела бы оказаться в объятиях этого парня. Нет уж, спасибо!
Фраза была подсказкой для В., чтобы он игриво обнял Норму Джин, сжал, сдавил ее грудную клетку. Но В., рассматривая огромную змею, пропустил подсказку мимо ушей.
– О! А это что такое?.. Какая большая и странная свинья!
В., сощурясь, взглянул на прикрепленную к пальме табличку:
– Тапир.
– Кто?
– Тапир. Ночное копытное, водится в тропической Америке.
– Ночное
– Копытное.
– Господи! Что
Белокурая Норма Джин говорила восклицаниями, стараясь скрыть нарастающее беспокойство. За ней точно кто-то наблюдает! Исподтишка! Прячется где-то там, в темноте, за «солнечными» прожекторами. Выискивает ее в толпе. Красивое лицо В. выглядит в этом свете выбеленным, как мятая маска из пергамента. А глаза – словно черные дыры. Зачем они здесь? Что они здесь делают? Крупная капля пота, смешанного с пудрой, медленно ползет в развилку между большими красивыми грудями Нормы Джин, исчезает за вырезом облегающего красного платья.
Наконец ее настигли.
Она ждала. Она знала, что это случится.
Кружили вокруг нее, словно гиены. Скалили в усмешке зубы.
Джордж Рафт. Низкий вульгарный голос:
– При-вет, Мэрилин!
Мистер Зет с лицом летучей мыши:
– Мэрилин, при-вет.
Мистер С., мистер Д., мистер Т. И другие, которых Норма Джин не узнала. И техасский нефтяной магнат и мультимиллионер, главный инвестор фильма «Ниагара». Их уродливые физиономии были наполовину в тени, как в старых немецких экспрессионистских фильмах. В. стоял почти совсем рядом и безмолвно наблюдал за тем, как они подходят и трогают Норму Джин толстыми, как сосиски, пальцами, тыкают ими ей в обнаженные плечи, обнаженные руки, указывают на бедра, грудь, живот, льнут вплотную, тихонько посмеиваются, подмигивая в сторону В.
Она поспешила за ним. Они и так уже собирались домой, хотя не пробило еще и полуночи.
– Подожди! Пожалуйста!..
В панике она забыла имя любовника. Догнала его, схватила за руку. Он грубо вырвался, выругался. Потом бросил через плечо нечто вроде: «Пока!» или «Прощай!». Норма Джин взмолилась:
– Я… с ними не была! Ни с одним из них. Правда!
Голос ее подвел. Все же скверная она актриса. Слезы бежали по щекам, тушь снова растеклась. Это почти непосильная задача – быть красивой, да к тому же еще и женщиной!
Вдруг Норма Джин почувствовала, что кто-то схватил ее за руку. Вздрогнула, обернулась и увидела – Касс Чаплин? А потом кто-то еще сжал другую ее руку, сильные пальцы переплелись с ее пальцами, и она обернулась и увидела – Эдди Джи, любовник Касса? Красивые молодые люди, все в черном, они подкрались к Норме Джин, как пумы, когда она стояла на краю террасы, покачиваясь на высоких каблучках, ослепшая и онемевшая от боли и унижения. Мальчишеским голосом Касс шепнул ей на ухо:
– Тебе не место среди людей, которые тебя не любят, Норма. Пойдем с нами.
Эта ночь…
Эта ночь, первая их ночь!
В ту, первую ночь у Нормы Джин началась новая жизнь!
В ту ночь во взятом напрокат «роллс-ройсе» 1950 года выпуска они поехали к океану за Санта-Моникой. Широкий, белый, причесанный ветром пляж был совсем пуст в этот час. Яркая с жемчужным отливом луна, обрывки светлых облачков на фоне темного неба. Они кричали и пели! Купаться было холодно, даже бродить босиком по мокрому песку было холодно, но они все равно бегали у кромки прибоя, и хохотали, и взвизгивали, как расшалившиеся дети, носились, обнявшись за талию. Как неуклюжи они были и в то же время грациозны, эти трое красивых молодых людей в беззаботном расцвете сил. Двое молодых людей в черном и белокурая девушка в алом платье для коктейлей – неужели все трое влюблены? Неужели трое могут влюбиться столь же самозабвенно, как двое?