Но он ее не убил и не убьет. Теперь она от него свободна. Она любила его, но была от него свободна. Она так и не забеременела от него. Он так и не узнал о ребенке. Даже когда она плакала во сне, он так ничего и не узнал. Обнимал ее, она называла его Папочкой, утешал ее, но так ничего и не узнал. Наконец в октябре он согласился с условиями развода и обещал ее больше не беспокоить. Но у нее были основания думать, что иногда он за ней следит. Следит за ее домом в Вествуде. Или же нанял кого-то для слежки. Одного человека или сразу нескольких. Если только это не игра воображения! Но не приснился же ей безликий мужчина в «шевроле» цвета металлик. Он медленно ехал за ней по улице Вествуда, где был ее дом, – ехал так, чтобы между ними всегда была одна машина. А потом, на Уилшир, он набрал скорость, чтобы не потерять ее из вида. Она старалась сохранять спокойствие, дышала глубоко, считала вдохи и выдохи, одновременно лавируя в транспортном потоке. Как только подвернулся случай, резко свернула на парковку у банка, а с нее, развернувшись, – на боковую улицу, где вдавила педаль газа в пол и помчалась вперед, поглядывая в зеркало заднего вида. «Шевроле» цвета металлик не было видно. Не сбавляя скорости, она проскочила перекресток в тот момент, когда желтый свет светофора сменился на красный. Смеясь, как девочка, рванула по шоссе Сан-Диего, на север, в Ван-Найс. «Вам меня не поймать! Никому меня не поймать!»
Словом, в Ван-Найс она приехала в самом приподнятом настроении. Свернула с автострады, проехала мимо средней школы, где когда-то училась (после войны ее перестроили), и не почувствовала ровным счетом ничего, никаких эмоций, если не считать легкой обиды на мистера Хэринга, который за все это время ни разу с ней не связался. В мечтах она часто представляла, как ее учитель английского приезжает к Пиригам, звонит в дверь и спрашивает удивленную Элси Пириг, нельзя ли поговорить с Нормой Джин, и вот уже делает Норме Джин строгий выговор: почему это она без предупреждения перестала ходить в школу? В таком возрасте? И такая многообещающая ученица – «одна из лучших на моей памяти». Но мистер Хэринг не приехал, чтобы ее спасти. Не написал ей ни строчки, когда она превратилась в Мэрилин Монро. Неужели он ею не гордится? Может, как и первый муж, он стыдится ее? «Я была влюблена в вас, мистер Хэринг. Но, как вижу, вы меня совсем не любили!»
Сцена из фильма. Впрочем, не самая оригинальная и убедительная, потому что в ней не было подходящих слов и юная Норма Джин не была способна их подобрать.
Она ехала дальше. Вытирала слезы, чувствовала, как часто бьется сердце. Ехала через район Ван-Найс, и сейчас он выглядел побогаче, нежели в военное время. Новое жилье, новые магазины, бульвар Ван-Найс и бульвар Бербанк. А вот и драгстор Майера с новым белым фасадом, отделанным гладкой плиткой (интересно, осталось ли внутри то красивое зеркало со срезанной кромкой?). С замиранием сердца свернула Норма Джин на улицу Резеды и проехала мимо дома Пиригов – того самого дома! – покрытого теперь битумным сайдингом под красный кирпич, но в остальном такого же, как раньше. А вон и ее, Нормы Джин, окошко, на чердаке! Интересно, подумала она, продолжают ли Пириги брать к себе сирот? Ноздри у нее сжались – пахну́ло горелой резиной. В воздухе висела дымка. Она улыбнулась, заметив, что бизнес Уоррена Пирига подмял под себя и боковой дворик возле дома. «РАСПРОДАЖА»: старые машины, грузовичок и три мотоцикла.
Раньше Норма Джин думала, что и Пириги тоже о ней забыли, но на деле Элси Пириг писала ей на адрес Студии, а сама Норма Джин в обиде и гневе порвала ее письма. Как же сладка ее месть! «Вот я проезжаю мимо вашего безобразного дома. Теперь я „Мэрилин Монро“. А вы сидите там, внутри, ужинаете, но я не остановлюсь, не зайду вас проведать. Вам бы страшно хотелось увидеть меня, это точно! Вернее, ту, кем я стала! Ты бы на меня взглянул, Уоррен, правда? Предложил бы мне банку пива из холодильника, как взрослой. Вел бы себя вежливо. Спросил бы, не угодно ли мне присесть на минутку. Я бы села, а ты бы пялился на меня во все глаза. И я спросила бы: „Неужели ты не любил меня, Уоррен, ну хотя бы немножко, а? Ты же должен был видеть, как я любила
Вместо этого она разрыдалась. Так горько плакала, что промок весь перед темно-синего вискозного платья.