– Видите, m-lle, воспитание этих господ оставляет желать лучшего, прервал мои рассуждения генерал. – Я прямо-таки полагаю, что ждет вас непочатый край работы с этими джентльменами. – Мальчики, идите к себе в комнату и переоденьтесь, – строго добавил он. – Это не comme il faut щеголять перед дамой в неглиже.
И дети послушались его. Старшего мальчика звали Михаилом. А младшего Кириллом. Мне показали мою комнату. Она была довольно проста и типична – как все комнаты прислуги – стол, кровать, шкаф, сундук и полочка для книг. В доме было довольно слуг: от швейцара, сторожей, дворецкого и садовника до горничных и поваров. Заправляла всем этим хозяйством экономка, немка по происхождению, сухопарая и желчная Хильда Ричардовна. Причем, это было ее упрощенное для нашего языка имя. На самом деле ее звали как-то сложно, с применением приставки «фон»…
За завтраком генерал вел себя довольно сдержанно, но в то же время галантно:
– Soyez comme chez vous[99]
.– Merci beaucoup. Vous etes tres gentil.[100]
Да, да, генерал распорядился накрыть завтрак для нас двоих, чем неимоверно смутил меня и, кажется, разозлил экономку. Она долго стояла у меня за спиной, пока хозяин не сделал глазами и рукой какой-то решительный жест в ее сторону, после которого она тихо удалилась. Смущаться и краснеть я начала уже за завтраком. Несмотря на голод, я с трудом проглотила несколько ложек овсянки и выпила чашечку кофе. Генерал бросал на меня такие пристальные взгляды, что моя рука онемела, но так и не потянулась к сияющему золотой окантовкой, огромному блюду с маковыми рогаликами. Хотя мне очень этого хотелось…
Генерал к завтраку переоделся. Поверх белоснежной шелковой рубашки на нем был надет серый, щегольской сюртук и шелковый шейный платок. Кроме того, от него пахло английским одеколоном и дорогими сигарами. Беглым взглядом я смогла рассмотреть черты его лица. Они выдавали в нем человека мужественного. И хотя генерала нельзя было назвать красивым мужчиной, но что-то привлекало в его лице. Что именно, мне трудно было осознать.
После завтрака он пригласил меня в свой огромный и роскошный кабинет и предложил присесть на широкий и глубокий, темно-зеленый, плюшевый диван. Я буквально утонула в мягких подушках и почувствовала себя такой беспомощной. Его отвлек дворецкий на несколько минут по какому-то важному делу, в течение которых я смогла оглядеться по сторонам. Было видно, что это – именно мужской кабинет. Он сочетал в себе английский и восточный стили. На противоположной стене висел персидский ковер, украшенный холодным оружием. Впрочем, я совсем не разбираюсь в оружии, а потому не могу повторить названия многочисленных кинжалов, саблей и пистолетов. Могу сказать одно: коллекция выглядела довольно внушительно. Я даже определила, что часть этого оружия была старинной, ибо металл почернел от времени. По темным рукоятям шли резные узоры, холодным блеском отливали полустёртые грани темных драгоценных камней. Вдоль другой стены кабинета тянулись стеллажи с темными фолиантами. За стеклом стояли и незнакомые приборы, из которых я узнала лишь микроскоп. Были здесь и глобусы, и песочные часы, и бронзовая астролябия. Третья стена приютила огромное художественное полотно, на котором была написана какая-то батальная сцена. На переднем плане картины был изображен раненный солдат с зияющей раной на груди. И сама рана и кровь, льющаяся фонтаном – все это выглядело столь натурально, что я невольно зажмурила глаза. Посередине кабинета располагался постамент с письменным столом. На столе стоял малахитовый письменный прибор, чернильницы, подставки для карандашей, несколько книг, журналы и стопка газет. В кабинете генерала тоже царил необыкновенный порядок, как и всюду в его поместье. А пахло ароматным табаком и какими-то восточными благовониями.
Филипп Филиппович вернулся в кабинет и расположился напротив меня, на стуле. Закинув ногу на ногу, спокойным, чуть насмешливым тоном ФФ (позвольте, господа, мне и далее называть этого господина краткой аббревиатурой – «ФФ») поведал о моих служебных обязанностях. О том, какие знания должны были получить его мальчики. Я слушала его, казалось, очень внимательно. Но поза, в которой я сидела, оказалась столь неловкой, что из длинного монолога я уловила лишь то, что пригласили меня в имение на время. Ибо старшего мальчика полагалось позднее отправить в военное училище, а младшего в гимназию. Мои задачи сводились к начальному обучению обоих, воспитанию принятых в обществе манер, обращению с кувертом. Я должна была играть с ними, петь, танцевать и просто находиться рядом.