Блуждание во снах

А после было пробуждение. Наступил день расставания с институтом. Утром вместо папеньки за мной отчего-то приехала наша кухарка. У нее было заплаканное лицо. Она рассказала о том, что мой отец арестован и по суду отправляется на каторгу. Вы спросите, за что? И я поясню. История эта была долгой и мучительной для нашей семьи. Но я не буду утруждать вас, господа, излишними подробностями. Постараюсь быть краткой.

Незадолго до моего выпуска с отцом случилось несчастье. Он шил сапоги для полицейского унтер-офицера… Заказчик был мужик вредный и настоял на том, чтобы отец сшил ему сапоги бесплатно. Отец уважил его просьбу и сшил. Но бессовестный страж порядка потребовал для себя еще одну пару бесплатных опойковых сапог. Отец и тут пошел ему навстречу – не ссориться же с властью. Но тот пришел и в третий раз, требуя при этом бесплатный пошив для сына своего, Гришки. Отец отказал. Унтер-офицер был во хмелю, а потому вел себя грубо и разнузданно. Он оскорбил папеньку и обругал матерно при свидетелях. А свидетелями были два подмастерья и сапожник Василий – мой тайный объект любви.

И надо же случиться такому, что когда пьяный унтер-офицер возвращался поздним вечером от папеньки, его кто-то стукнул по голове. Он умер от удара. А рядом нашли молоток из мастерской моего отца. Все инструменты у папеньки были именные – на них стоял наш неброский фамильный вензель: два скрещенных сапожных молотка, а между ними сапожок. Приехала полиция, и отца арестовали. На допросе именно Василий ни с того ни с сего дал показания против папеньки. Он сказал что, дескать, отец мой сам набрасывался драться на офицера и грозился последнему расправой. Отца посадили в каталажку, через пару дней судили и, учитывая тяжесть преступления, отправили на каторгу, в Сибирь.

Во мне еще не развеялся аромат и хмель институтского бала, и не остыли поцелуи моей страстной возлюбленной княжны, а я стояла пред плачущей матерью и сестрами. Мама сказала, что одну из мастерских у них конфисковали, вследствие тяжести преступления, другую же выкупил тот самый Василий… Мама распродала часть имущества и оставила кое-какие средства на собственное проживание. О том, чтобы далее учиться сестрам не было и речи. Их судьба теперь в лучшем случае вела в белошвейки или горничные. А маме надо было поднять на ноги еще и младшего брата.

Мой же путь теперь лежал прямиком в гувернантки. Разве о такой судьбе я мечтала? Я поплакала, но делать было нечего? Мама обратилась за помощью к директрисе моего института, похлопотать о поиске достойного места. И место такое было найдено. Матери пришлось даже заплатить Maman, дабы та умолчала о позоре нашей семьи. Дело решилось довольно скоро – я уезжала в Нижегородскую губернию, в гувернантки, в имение генерал-майора Корытова Филиппа Филипповича. Он был вдовец. Меня нанимали для учебы и воспитания двух мальчиков, его сыновей.

В хлопотах прошло три дня. За это время я имела удовольствие встретить работника Василия. Я шла на базар за покупками – надо было помочь, убитой горем матери. А возле забора, недалеко от нашего дома, на лавке, расположился красавец Василий. Возле него, словно кошки, крутились две девицы. Одна из них обнимала его за мощную шею, другая тоже ластилась, стараясь прижаться как можно ближе. Я ненавидела этого человека, считая подлым изветчиком[95], но, в то же время во мне не угасло еще тревожное чувство первой любви и большой симпатии к нему. От вида разнузданных девиц, вольных свободно прикасаться к объекту моей страсти, во мне проснулась и старая подружка – ревность. Казалось, что я сейчас подойду к нему и дам пощечину. Я вся трепетала от волнения и вдруг услышала рядом:

– А вот и дочка убивца Худова, собственной персоной! Институтка наша! Что, кончилась ваша власть? Теперь моя взяла! – эти гневные и обидные слова прозвучали из уст того, кого я обожала всеми ночами.

– Как вы смеете? Вы же знаете, что мой папа не убивал! – выкрикнула я. – Мой отец и мухи даром не прибьет.

– Отец твой?! Довольно я на него горбатился, лучшие свои денечки в каморке просиживал. А теперь моя поперед вашей взяла. Поняла, красотка?

– Но ведь отец всегда щедро платил вам.

– Да?! А я так не считал. Хочу теперь, как твой папенька пожить, для души! А ты, красавица, иди ко мне в горничные. А что? Я возьму тебя. Будешь мне вечерами петь по-французски. Я и пианино для такого случая куплю. А? – и он захохотал громко и вызывающе.

– Вы ничтожество! – я пятилась, и слезы закипали в моих глазах.

Одна из его подруг подошла сзади и ударила меня под колено, я пошатнулась и рухнула прямо в грязную лужу. Испачкалось мое кружевной платье, зонтик, и даже шляпа укатилась в кусты. Казалось, я не испытывала большего унижения в своей жизни. Я пыталась отряхнуть грязь со светлого платья, но оно пачкалось еще сильнее. Я горько и безутешно плакала, а Василий и девицы потешались, глядя на мой позор. Я бросилась домой, но мама не пожалела меня, а только отругала за испорченный наряд.

– Выучили тебя на свою головушку! Кому ты такая здесь нужна? Уезжай отседова…