– Как люблю я такие моменты… Я буду мучить и мучить тебя… Потом, когда мы будем вместе, я буду наказывать тебя подобным образом – возбуждать многажды, но оставлять без сладкого. Иногда я связываю руки моим рабыням или надеваю металлический «пояс верности», и оставляю без оргазма на всю ночь. И они плачут горькими слезами, не в силах разрешится от мучительной боли… Зато как они взрываются, когда я их милую… Для вящего эффекта я пою их афродизиаками…
Я слушала Грановскую и не верила своим ушам.
– Раечка, только сейчас не связывай меня… – я еле дышала от нечеловеческого возбуждения.
Мне показалось, что из пахитоски, которую курила княжна, пошли клубы бурого дыма. От него и вовсе закружилась голова, а кровать, на которой я лежала, поплыла в неизвестном направлении. Порой мне чудилось, что кровать превратилась в лодку, а шелковый балдахин затрепетал на ветру, словно парус.
Я повернула лицо к княжне. Она все также сидела на кресле. Только теперь ее собственные ноги были раздвинуты очень широко – они почти лежали на подлокотниках. А пышный подол вишневой юбки был задран до корсета. Темный, распахнутый яркой и бесстыжей раковиной лобок, был виден мне до малейших деталей. Княжна струилась сладким соком. Одна из тех женщин, что мыла меня накануне, скинув монашескую ризу, сидела возле ее ног. Другая женщина в это самое время ласкала княжну языком.
– Созерцание и страсть, ma chère, плохие попутчики. Они часто мешают друг другу…
Из красиво очерченных ноздрей Раисы шел дым, карминовые губы были полуоткрыты, а глаза закрыты в сладкой истоме. Я впервые видела Раису в подобной позе. Она открыла глаза и, сжав зубы от возбуждения, коротко скомандовала Самсону:
– Переверни ее на живот и войди сзади. Не в попку, а просто сзади. Понял? Сделай так, чтобы она взорвалась…
Самсон сделал все так, как приказала хозяйка – он вошел в меня сзади. И одновременно его палец лег на мою распухшую горошину. Он ритмично двигался во мне скользким и толстым членом, а его пальцы совершали такие дразнящие и сладкие движения, что через несколько минут я взорвалась и закричала безумным криком. Вместе со мной закричала и княжна, а Самсон застонал, влив в меня добрую порцию семени…
– Тихо, тихо, Екатерина Дмитриевна! – услышала я над собой. – Надо же, почитай, как третью неделю хворает… И кричит в забытьи, бедняжка…
– Неужели ей не стать лутсшше? – прозвучал скрипучий голос чуть поодаль. – Вы даете ей лекарство, что прописал дохтур?
– А как же, Хильда Ричардовна? Все делаю ровно по часам.
– Ну-ну! Будем надеяться. Скорее бы она есть поправляться. Третьего дня в имение приезжает невеста генерала – Литочка Фролова. И есть желательно, чтобы эта больная женщина покинуть имение.
– Желательно… Есть… Кого ты есть собралась, старая карга? – Павлина незлобно передразнивала экономку, когда та тихо вышла из комнаты.
Послышались быстрые, удаляющиеся шаги по гулкому коридору.
– Где я? – слабо проговорила я.
– Ах ты, батюшки! Катенька, да ты все в имении Корытовых. Ты что же расхворалась-то так? Я ходить уж за тобой измучилась. На-ко, выпей лекарство…
Морщась, я сделала несколько глотков и откинулась на подушку. Голова моя кружилась, но вместе с тем из тела неохотно уходило то волшебное и неистовое возбуждение, которое мне подарила моя княжна. Я снова проваливалась в глубокий сон. Теперь уж без сновидений.
– Ох, девка, видать по всему, ты не жилица… Уж коли надумала помирать, так помирай быстрее – руки мне развяжешь. Смертушка на пядень, а все никак душеньку-то богу не отдашь, – хоронила меня бесхитростная балаболка Павлина. – Я из-за тебя почитай уж третью неделю к Петьке свому на свидание не бегаю. Он у меня до женского полу больно охоч. Разве усидит, меня ожидаючи? – ворчала Павлина, пока я уносилась в свои эмпиреи.
«А может, правда, я умираю?» – рассуждала я, не в силах противиться сильному жару.
Прошла еще одна неделя. Как я понимала по обрывкам фраз, ко мне уже приходил батюшка, чтобы меня соборовать. Все ждали моей скорой кончины. Возможно, я бы и умерла вскоре, если бы не случай. В самую последнюю ночь моего пребывания в злополучном имении Корытовых, я проснулась, примерно, в полночь. Разбудил меня бой невидимых часов. Почему невидимых? Дело в том, что в моей комнате не было никаких часов – ни ходиков с кукушкой, ни брегетов. Бой раздавался откуда-то издалека. От бреда мне показалось, что звук идет из широкого пассажа – он открылся на месте ровной стены и входной двери, словно тоннель, уходящий в неведомое пространство. Из него валил смертельный холод. От порыва ветра погасла свеча на моей тумбочке. Меня так и тянуло к этому коридору, словно тоннель превратился в сосущую воронку. Я встала с кровати и пошла навстречу часовому бою.