Боги и гиганты

Бёттихеру еще не было и семидесяти лет, когда он не только стал стариком с причудами, о чем говорил Курциус, но и пытался навязывать свои причуды обществу. Об этом ясно и нелицеприятно писал Конце в «Прусском ежегоднике», где публиковал рецензии на каталоги музея. Прекрасные каталоги своего коллеги Фридериха, заведующего Антиквариатом, в котором хранилось несколько тысяч образцов малого античного искусства, Бёттихер изымал из официальных публикаций музея ради своих собственных каталогов, которые никто не хотел читать, так как ученым они казались слишком бедными и пустыми, а дилетантам непонятными. Конце считал, что Бёттихер пытался с помощью красивых иностранных слов пустить пыль в глаза. Этих «эннат», «лар», «гиеропой» и других греческих ученых терминов, уснащающих каталог, никак не могло переварить большинство читателей. Сюда еще добавилось то, что Бёттихер не излагал точных результатов исследований, а изводил читателя перепевом своих собственных воззрений, которых уже никто не разделял. Он знает — и только он один, — что было с царем Ромулом и с царями греков до Троянской войны, а самые древние предания — для него исторические источники. Конечно, подчеркивал Конце, некоторые читатели будут сваливать вину за всю эту некритическую чепуху на археологию. Однако и это еще не все. Благодаря своим странным идеям Бёттихеру удалось привести в негодность большую коллекцию гипсовых слепков, ибо он поставил их в помещениях нового музея, совершенно для этого не приспособленных. Само собой разумеется, слепки повсюду выставляют в хронологическом порядке, но господин директор Бёттихер систематизировал все предметы так, что каждый прусский капрал, если бы он посетил музей, радовался бы от всего сердца: в одном помещении было полно Афродит, в другом — Аполлонов, в третьем — различных рельефов. К тому же фризы Парфенона отделены друг от друга потому, что они будто бы не одного времени! Но больше всего следует винить того, заканчивает Конце, кто сделал Бёттихера, высокочтимого автора «Греческой тектоники», директором музея. Ибо это хотя и давно осуществленное, но все еще действующее назначение может служить доказательством того, что в Пруссии не очень уважают искусство и науки.

Это предостережение не пропустили мимо ушей. Но какой прусский министр снимет с поста человека, которого сам назначил? Следовательно, все терпеливо ждали, пока Бёттихер, к которому относились всё более враждебно и которого понимали всё меньше, не достигнет семидесятилетнего возраста, когда можно будет предложить ему уйти на пенсию.

Теперь Александр Конце стал его наследником и был готов разделаться с небрежностью и старыми методами Бёттихера.

В то время как Хуманн сидел в своем доме в Смирне и писал письмо Курциусу, Александр Конце сидел в Берлине в своем бюро и писал Хуманну, еще ничего не зная о мраморных вещах из Эфеса. Он писал совсем по другой причине.

Приняв новую должность, Конце не стал ходить по открытым для посетителей залам своего музея, так как и без того хорошо знал выставленные в них неоднократно каталогизированные и воспроизведенные художественные произведения (он познакомился с ними еще в студенческие годы, когда учился у старого великого Герхарда). С этим обходом он покончил за один день и уже решил, что надо получше осветить, а что переставить по хронологическому и другим принципам. Последующие дни Конце провел в обширных подвалах и складах и был поражен тем, что его предшественник хранил здесь экземпляры, которые были намного лучше стоявших в залах. Из одного подвала Конце, сопровождаемый двумя сотрудниками музея с керосиновыми лампами, переходил в другой. Четверо служителей с метелками, щетками, половыми тряпками и ведрами с водой шли за ним. Так как многие вещи хранились здесь, внизу, уже десятилетиями, образовался такой толстый слой пыли и паутины, что зачастую было невозможно узнать, что они собой представляют.

— Как жаль, что старик ушел от нас! — вздыхали и ругались сопровождавшие Конце сотрудники.

Ведь теперь им пришлось выносить экземпляры, выбранные новым начальником, во двор и основательно их чистить, чтобы потом выставить в музее, где они засияют в своем полном блеске, вместо того чтобы гнить в темных подвалах. Вверх и вниз переносили в эти дни скульптуры на радость Конце и на горе тем, кто их таскал.