Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции

Утром Менелай с Телемахом побеседовали еще раз – Телемах узнал, что поведал Менелаю об Одиссее морской бог Протей, когда спартанский царь схватил его два года назад, дождавшись на фаросском берегу под тюленьей шкурой. Если верить Протею, тогда Одиссей был еще жив: старик сам видел, как он стоит на берегу острова нимфы Калипсо, вглядываясь в даль, за которой скрывалась Итака.

– Так что не падай духом, Телемах, – приободрил его Менелай. – Насколько я знаю твоего отца, он обязательно доберется до дома. А ты побудь с нами еще, повеселись.

Однако накануне ночью Телемаху во сне явилась Афина и велела возвращаться, поэтому он поблагодарил Менелая и уехал обратно в Пилос с Писистратом. Там они с Ментором подняли парус и отчалили на Итаку.

Впереди их подстерегала опасность. Услышав, что Телемах пытается разузнать о своем отце, Антиной тоже нанял корабль и затаился в проливе между Итакой и Кефалонией, надеясь перехватить царевича по пути домой и убить. Если бы не Афина, которая предупредила его и велела плыть окольной дорогой, сын Одиссея наверняка отправился бы на корм рыбам.

{130}

Калипсо

Через несколько дней после того, как Афина явилась на Итаку помогать Телемаху, обулся в свои золотые сандалии и Гермес, не забыв прихватить жезл. Поблескивая всем этим золотом на солнце, он ринулся с Олимпа прямо в море, а потом, пикируя в волны и выныривая, словно чайка на охоте, долетел до самой Огигии.

Воздух на острове пьянил ароматом сосен, кипарисов и цитрусовых деревьев. Калипсо сидела в своей пещере у очага, в котором плясало яркое пламя, и, напевая себе под нос, пропускала золотой челнок через нити основы на ткацком станке. Вход в пещеру обрамляла виноградная лоза, усыпанная тяжелыми гроздьями, а чуть поодаль били и искрились четыре ключа, сливаясь в единый поток. Зеленые поляны курчавились петрушкой и пестрели фиалками. В небе деловито сновали птицы – совы, ястребы, длинноклювые морские вороны. Даже Гермес, даром что бог, оглядывался вокруг с восхищением и любопытством.

Гермеса Калипсо узнала, едва он шагнул в пещеру: боги всегда распознают себе подобных, как бы далеко друг от друга ни жили.

– Тебе здесь всегда рады, Гермес, – приветствовала гостя хозяйка острова. – Но что тебя привело? Сколько воды утекло с той поры, как ты наведывался сюда последний раз…

– Ты же богиня? Значит, ответ тебе ведом: меня послал Зевс. Стал бы я по собственной воле плюхать через это бесконечное море… Он велит тебе отпустить Одиссея, пусть возвращается домой.

Калипсо затряслась от негодования:

– Вы, боги! Вы спите, с кем пожелаете, но, стоит богине позволить себе то же самое, вы мигом лишаете ее этого удовольствия. Я спасла Одиссея, когда его прибило к моему острову после кораблекрушения, я заботилась о нем все это время, почему я не могу оставить его себе? Хотя что проку мне зря воздух сотрясать! Зевс все равно своего добьется!

Калипсо направилась по берегу туда, где Одиссей каждый день выплакивал глаза, уставившись на синюю гладь, за которой скрывалась Итака. Услышав, что его отпускают, он сперва заподозрил подвох, и только когда Калипсо поклялась водами Стикса, Одиссей поверил. Но и тогда она попыталась уговорить его не уплывать, предлагая за это подарить ему бессмертие, как предлагала много раз прежде. Она не понимала, почему он так рвется прожить свой краткий век рядом с женой, которой даже в юности далеко было до чувственной красоты нимфы.

Ночью Калипсо в последний раз уложила Одиссея с собой в постель. А утром выдала инструменты и велела сооружать плот. Она отвела его туда, где росли самые высокие деревья на острове, – двадцать из них он срубил и распилил на доски. А затем, просверлив, умело соединил веревками и нагелями. Приделал руль, поставил мачту, закрепил на рее парус из того полотна, которое ткала Калипсо, и плот был готов. Нимфа снабдила его всем необходимым и рассказала, как добраться до острова феаков, которые затем доставят его домой.

На восемнадцатый день в море, когда на горизонте уже начала расти Феакия, плот заметил Посейдон, возвращающийся из Эфиопии. Закипев от гнева, он взболтал море своим трезубцем и завесил густым туманом. Море швыряло плот туда-сюда в кромешном мраке, мачта надломилась, руль оторвался. Могучие волны обрушивались на Одиссея, и он уже начал жалеть, что не погиб под Троей. Но богиня Левкотея, которая когда-то была дочерью Кадма Ино, заметила несчастного и поднялась из волн ему навстречу.

– Бедный смертный, за что же так возненавидел тебя Посейдон? Ты кажешься мне человеком благоразумным, так что слушай: возьми мое покрывало, разденься донага, обвяжись им, пропустив под мышками, и прыгай с обломков плота. Покрывало удержит тебя как поплавок, и ты доплывешь до Феакии. Когда выберешься на берег, покрывало брось обратно в море – только помни: не оглядывайся!

И Левкотея стрелой ушла в пучину.