Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции

Лишив Арахну рук, Афина отняла у нее и большие пальцы, без которых невозможен никакой ремесленный труд. Но другие восемь неугомонных пальцев богиня ей оставила, и теперь они торчали из-под ее шарообразного брюха – четыре справа и четыре слева. С ними она заново приспособилась вырабатывать нить, только бесцветную, и по-прежнему продолжала прясть и ткать, хотя новые изделия выходили одно тусклее и невыразительнее другого.

А когда какая-нибудь муха или мотылек имели наглость мешать ее работе, Арахна парализовывала их ядом, наматывала на них пряжу, будто на челнок, и хранила как жуткое свидетельство своего неувядающего таланта.

{28}

Филемон и Бавкида

Смертным нелегко было узнать богов, когда те спускались на землю, – так виртуозно олимпийцы меняли свой облик. Им ничего не стоило уменьшить себе рост, скрыть ослепительную красоту, избороздить морщинами лицо и припорошить волосы сединой. Благоухание, исходившее от тела, они забивали человеческими запахами пота и грязи. Если дело того стоило, они готовы были обращаться даже в животных. Надо ли говорить, что с таким умением маскироваться боги легко проникали всегда и всюду.

Особенно часто обличье менял Зевс – не только потому, что питал слабость к смертным женщинам, но и потому, что считал своим долгом повелителя всего мира посматривать, как там ведут себя люди. А для этого, как выяснилось, нет способа лучше, чем инкогнито пожить какое-то время среди них. В такие вылазки он часто брал с собой Гермеса: тот знал обычаи и повадки людей лучше других богов, и эти знания небожителям нередко пригождались.

И вот однажды Зевс с Гермесом, бродя по предгорьям Фригии, вышли в цветущую плодородную долину, надежно укрытую от ветров. Люди там были сытые, дородные и самодовольные – настолько самодовольные, что ни один не снизошел до того, чтобы поприветствовать странников. А когда Зевс с Гермесом стали проситься посидеть в доме, чтобы переждать в тени полуденный зной, отговоркам не было числа: у одних слишком тесно, другие проветривают постель, у третьих ребенок спит.

Когда солнце уже клонилось к закату и повеяло вечерней прохладой, Зевс с Гермесом поднялись чуть выше в горы и там заметили скромную хижину. В ней жили Филемон и Бавкида, муж и жена. Перед этой хижиной они сыграли свадьбу, когда были молодыми, в ней они прожили до самой старости. Они были бедны, но бедность их не тяготила: они умели радоваться малому и не тужить.

Едва завидев приближающихся гостей, Бавкида вышла им навстречу и пригласила в дом. Она поворошила вчерашние угли в очаге и, осторожно раздувая затеплившиеся огоньки, дождалась, пока в очаге заплясало веселое пламя. Тогда она повесила над огнем котел с водой, а сама отправилась в огород за капустой. Филемон тем временем достал с балки кусок копченой свинины – остатки от прошлогоднего забоя. Этот кусок он закинул в котел, и вскоре по комнате поплыл аппетитный мясной аромат.

Когда к свинине в котле присоединилась капуста, Бавкида вытащила простую кровать, на которую положила тюфяк, набитый душистой травой. Сверху легло покрывало, обычно приберегаемое для праздничных случаев. Взыскательному взгляду оно показалось бы аляповатым и простецким, но в полумраке хижины нехитрая накидка поблескивала изысканно, как настоящее сокровище. Бавкида пригласила гостей садиться. К ложу она придвинула стол, а на нем расставила собственноручно приготовленные обоими супругами роскошные яства: оливки и маслины, маринованную вишню, птичьи яйца, запеченные в золе, сыр, орехи, сушеные смоквы и финики, виноград, яблоки и соты с медом. Запивали все это грубым вином, которое разливали по чашам, вырезанным из дерева…

Вскоре, однако, Филемон с Бавкидой заметили странность: гости пьют и пьют, а вино в чаше для смешивания все не убывает. Старички посмотрели друг на друга с тревогой: знать, сами боги к ним пожаловали, проверяют их почтительность!

Вскочив на ноги, они извинились за скромность подношений и умоляли простить их. А затем, выбежав из хижины, принялись ловить гуся – их верного сторожа, который много лет своим гоготом отпугивал четвероногих воришек, повадившихся в огород. Гусятина была бы достойной заменой капустной похлебке, которую супруги собирались подать на горячее, но гусь оказался проворнее их – и вдобавок смекалистым: он спрятался за спинами богов, словно прося защиты.

– Пощадите гуся, смертные, – заговорил тогда Гермес. – Мы боги, как вы догадались, но ваше гостеприимство нам и без того пришлось по сердцу. Ваши соседи из долины будут наказаны за себялюбие, а вас мы наградим за то, что поделились тем немногим, чем сами богаты. Теперь пойдемте, поднимемся вместе на гору.