Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Новые, еще не освоенные Англией и Россией территории предоставляли возможность для практической реализации обоих вариантов модернизации традиционных азиатских обществ. К таким территориям, как уже отмечалось, относился Памир, расположенный почти в самом «сердце» Евразийского континента на стыке владений трех империй — Российской, Британской и Цинской[769]. Захваты и аннексии в ходе Большой Игры привели к тому, что к 1890-м гг. расстояние между передовыми русскими и англо-индийскими постами на некоторых участках в районе Памира не превышало 200 миль (около 322 км). Пекинское правительство, со своей стороны, продолжало рассматривать памирских ханов в качестве вассалов маньчжурского императора, разместив посты пограничной стражи в Каракорумских проходах на крайних западных рубежах Цинской империи.

По данным, собранным в ходе нескольких поездок по региону известным востоковедом капитаном А.Е. Снесаревым, впоследствии назначенным на должность командира Памирского отряда[770]

, эта область лежала между Заалайскими горами на севере, Гиндукушем — на юге, верхним течением Амударьи — на западе и Сарыкольскими горами — на востоке. Несмотря на довольно значительную площадь в 70 тыс. кв. миль, количество жителей Памира составляло к концу XIX в. всего 16 тыс. человек, относившихся к тюркам в его восточной части и таджикам — в западной. Благодаря малой плотности населения и труднопроходимости горных перевалов, он долго оставался одним из наименее исследованных участков земной поверхности[771].

Напомним читателю, что после подчинения британцами Пенджаба, а русскими — ханств Центральной Азии две конкурировавшие империи фактически достигли естественных, или «научных», границ на Среднем Востоке, главной из которых выступала Амударья по соглашению Грэнвилла и Горчакова. Однако дальше на восток пограничная ситуация оставалась довольно запутанной, поскольку три памирских княжества — Шугнан, Рошан и Вахан, бывшие прежде вассалами сначала Коканда, а затем Бухары, автоматически должны были бы войти в состав Российской империи, хотя цинские власти имели на них свои исторические права, нарушенные экспансией кашгарского эмира Якуб-бека в начале 1870-х гг.[772]

Как уже отмечалось ранее, подписание в 1881 г. Петербургского договора между Россией и Китаем вернуло цинским властям область Или. В условиях военной тревоги середины 1880-х гг. они усилили свое присутствие на Памире, требуя завершить демаркацию границы, начатую членами совместной комиссии в районе озера Кара-Куль в 1882–1884 гг.[773]

Тем временем летом 1883 г. с молчаливого согласия и даже поощрения Кабула правитель соседнего с Памиром Бадахшана, будучи вассалом афганского эмира, ввел свои войска на территорию Шугнана, Рошана и Ваха-на. Б.Л. Громбчевский и другие русские путешественники сообщали в Ташкент и Петербург о репрессиях афганцев-шиитов против суннитов и исма-илитов Шугнана, в результате которых сотни семей бежали на территорию, подконтрольную царской администрации[774]

. Однако Лондон остался глух к протестам российского МИД, хотя вице-король лорд Райпон направил запрос о ситуации в Южном Памире эмиру Абдур Рахману[775]. Поддерживая идею создания трехсторонней пограничной комиссии для урегулирования памирского вопроса, Уайтхолл, с другой стороны, выделил дополнительно 1 млн. 200 тыс. рупий в качестве единовременной субсидии правителю Афганистана, чтобы финансировать оккупацию его войсками трех памирских княжеств. Помимо этого, Лондон и Калькутта усилили внимание к внутреннему положению в Гилгите и Читрале, а также горных ханствах — Хунзе (Канжуту), Нагару и Ясину, закрывавших русским дорогу в Кашмир[776]

.

Мы уже имели возможность высказаться о российских и британских офицерах, служивших в колониальной администрации, которые стремились снискать расположение местных правителей или племенных вождей, контролировавших торговые пути и высокогорные проходы в «широком поясе независимого варварства»[777]. Похоже, что эта практика оказалась особенно востребованной в борьбе за Памир, которая помимо России и Британии осуществлялась также Китаем и Афганистаном. Неслучайно один известный участник Большой Игры заметил в письме к вице-королю лорду Лэнсдауну в июле 1890 г.: «Мы (британцы. — Е.С.) имеем здесь в сердце Азии четыре нации, которые сгруппировались вокруг гор, окруженных пустынями: афганцы опасаются китайцев, китайцы — афганцев, англичане подозревают русских в стремлении на юг, а русские — англичан в продвижении на север»[778].