Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

В самом конце XIX в. офицер Генерального штаба В.Т. Лебедев вслед за Марвиным составил из них брошюру, содержание которой позволяет уяснить три главных мотива русского вторжения в Индию: вытеснение Англии из Среднего Востока, установление контроля за коммуникационными линиями между Европой и Азией, а также получение доступа к незамерзающему морскому порту. «Результатом наших побед над англичанами», — подчеркивал автор, — может быть образование или русско-индийской монархии (sic!), или союза государств под покровительством России, или, наконец, сохранение власти англичан при условии тесного союза России с Великобританией»[844]. Издание было переведено на английский язык и прилежно изучалось штабными офицерами англо-индийской армии. Интересно, что спустя двадцать пять лет Ф. Раскольников, высокопоставленный советский военный и дипломатический чиновник, критиковал эти цели как абсолютно утопические по тем же причинам, какие часто упоминались в трудах дореволюционных аналитиков. «Можно вообразить, какое зрелище представляли бы царские генералы в роли апостолов индийской революции», — иронично писал Раскольников в одном из номеров журнала

Новый Восток за 1923 г.[845]

Чтобы регулярно получать сведения о ситуации в соседних странах, военные администраторы на местах осуществляли постоянный мониторинг действий индийского правительства по подготовке к гипотетическому вторжению царских войск[846]. Например, начальник штаба Закаспийской области генерал-лейтенант Проценко сообщал в Петербург осенью 1892 г. о строительстве укреплений, прокладке телеграфных линий и сооружении шоссе с твердым покрытием. Подготовка вспомогательных подразделений туземных войск и реорганизация структуры англо-индийской армии также доказывали активность Калькутты в процессе усиления обороны

Раджа. «Все это производится Англией, очевидно, по одной общей идее или общему плану, явно направленному против России; исполняется с большей, чем обыкновенно поспешностью как бы в предвидении близкого кризиса в англо-русских отношениях», — отмечал автор докладной записки[847]

.

На рубеже XX в. внимание Петербурга привлек план лорда Керзона о реорганизации регулярных и вспомогательных частей англо-индийской армии в соответствие с тремя основными принципами. Хорошо понимая острую необходимость реформ, вице-король объявил о своем намерении покончить с дислокацией регулярных войск вдали от баз снабжения, передать функции полицейского патрулирования местности вспомогательным отрядам, набранным из числа местных жителей и обученным британскими инструкторами, а также развернуть строительство железных дорог и шоссе, чтобы соединить войсковые базы и лагеря с административными центрами северо–3ападной Индии[848]. Инициированная Керзоном реорганизация разведывательной службы индийского правительства произвела сильное впечатление на военные власти Русского Туркестана. В ноябре 1901 г. административная реформа вице-короля, которая предусматривала слияние Пенджаба с соседней зоной племен вплоть до «линии Дюранда» вызвала замешательство петербургского Кабинета. «Пока мы управляем Индией, мы являемся самой великой державой в мире, — объяснял Керзон свой реформаторский пыл в письме к будущему премьер-министру А. Бальфуру в 1901 г., — если мы потеряем ее, то скатимся прямо в третьеразрядные государства»[849]. По словам историка, политика Керзона в Индии была направлена на то, чтобы сделать страну «гомогенной по составу вместо гетерогенной смеси», и этого, как он свято верил, можно было достичь только с помощью сильного центрального правительства, которое контролировало ситуацию во владениях магараджей. Вот почему вице-король «ликвидировал внутренние различия в принципах управления, унифицируя также системы образования и сбора налогов»[850].