Сам Чайрол также уделял много места анализу информации о личном составе казачьей бригады в своих публикациях, посвященных анализу ситуации на Среднем Востоке в связи с проблемой обороны Индии. По его мнению, все закончившие службу в бригаде кавалеристы направлялись затем в провинции, продолжая служить в качестве «телохранителей губернаторов, агентов российского влияния и получателей сведений, интересовавших их русских покровителей»[878]
. Поэтому имеются все основания полагать, что к началу XX в. бригада превратилась в непременный атрибут персидской политической сцены, и этот вывод подтверждается воспоминаниями человека, который командовал ею на протяжении нескольких лет — генерал-майора В.В. Косоговского[879]. Вполне понятно, что эта боевая единица оставалась важнейшим рычагом давления России на шахское правительство, хотя современники указывали на постоянные трения между российскими посланниками в Тегеране и командирами бригады. «Она подчиняется русскому генералу на службе шаха, — писал один французский исследователь в начале XX в., — и этот генерал докладывает непосредственно военному министру подобно тому, как директор Русско-Персидского банка подчиняется напрямую министру финансов»[880].Со своей стороны, британцы пытались превратить Персию в буферное государство со стабильным политическим режимом и восстановить свой несколько пошатнувшийся престиж в глазах местного населения. Так, в Мешхеде — одном из религиозных центров шиитов — англичане создали эффективно работающий центр сбора информации о Центральной Азии[881]
. Чтобы укрепить свои позиции на севере Персии, в октябре 1887 г. Солсбери назначил сэра Генри Вольфа новым посланником в Тегеране. Его обязанности включали мониторинг северо-восточных границ Персии и оказание давления на правительство шаха с целью реформирования местных органов власти. Как справедливо подчеркнул один британский историк, Англия опасалась не могущества России, а, прежде всего, слабости Персии[882]. Однако на практике главная задача Вольфа состояла в том, чтобы противодействовать российскому влиянию путем распространения свободной торговли и побуждения шаха к политическим преобразованиям. Прибыв в Тегеран, Вольф предложил посланнику России князю Н. Долгорукому объединить усилия для подталкивания шаха к реформам. «Мне кажется, — писал британский представитель, — что, направляя эту страну по пути прогресса и помогая ей развивать свои ресурсы, два соседа (Россия и Британия. —Однако переписка царских чиновников демонстрирует прохладное отношение целого ряда дипломатов и генералитета к перспективам сотрудничеству с Великобританией по персидским делам, например, относительно сооружения железнодорожных линий. Этот вопрос получил всестороннее обсуждение во время лондонской встречи Стааля и Вольфа, а также в меморандуме последнего от 2 сентября 1889 г. о препятствиях на пути развития англо-русского диалога[884]
. Оставляя в стороне детали переговорного процесса, следует констатировать, что Вольфу не удалось убедить царских чиновников в целесообразности для них поддержать осуществление политических реформ в Персии. К сожалению, официальные визиты шаха Насир-у-Дина в Петербург и Лондон, которые состоялись уже после аудиенции, полученной Вольфом у Александра III в октябре 1889 г., также не имели в этом плане серьезных последствий. Беседуя с Вольфом, уже упоминавшийся ранее британский посол в Петербурге Морьер объяснил коллеге, что его надежды на осуществление Англией и Россией совместной цивилизаторской миссии на Среднем Востоке далеки от претворения в жизнь. По его мнению, царское правительство представляет собой для находящихся в упадке азиатских наций что-то вроде путеводной звезды, а их нищета и отсталость лишь толкают такие нации «под крыло» российского императора[885]. Как будто подтверждая это мнение, 12 ноября 1890 г. Насир-у-Дин взял на себя обязательство перед Россией не строить железные дороги на персидской территории и не предоставлять концессий иностранным компаниям и частным лицам в течение десяти лет[886].