Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Сведения подтверждали информацию о посланнике из России, который, как Столетов четверть века назад, якобы прибыл в Кабул, чтобы установить прямые дипломатические отношения между новым эмиром и Николаем II. В ответ на них А. Бальфур предложил временно воздержаться от контактов с Хабибуллой-ханом, вступив в переговоры непосредственно с Россией[871]. Однако лорд Керзон по собственной инициативе отправил в Кабул миссию во главе с Луисом Дейном, статс-секретарем по иностранных делам в правительстве Индии. Цель миссии заключалась в оказании давления на Хабибуллу-хана, чтобы принудить его к подписанию нового договора с взамен соглашений 1880 и 1893 гг.

[872] Запугивая нового правителя будто бы готовившемся маршем царских войск на Герат и в то же время предлагая ему дополнительные финансовые субсидии, Дейну удалось все же склонить Хабибуллу-хана на сторону британцев. Нетрудно догадаться, что решающую роль сыграли поражения России в войне против Японии. Таким образом, новое соглашение между Калькуттой и Кабулом было подписано 21 марта 1905 г.[873]

Персия оказалась еще одним государством Среднего Востока, где Большая Игра вступила в завершающую стадию после урегулирования инцидента вокруг оазиса Пенде в 1885 г. и окончательной демаркации границы с Россией два года спустя. Однако ситуация вокруг этой страны обострилась, после того как шах пригласил Германию обозначить свое политическое и коммерческое присутствие на Среднем Востоке. Это предложение вызвало отправку первого немецкого посольства в Тегеран весной 1885 г. Тем не менее, Бисмарк все же отклонил просьбу шаха о командировании в Персию группы военных инструкторов, а также проект инвестирования германских капиталов в строительство железных дорог на ее территории[874].

Первые контакты между Берлином и Тегераном не остались вне поля зрения представителей России и Британии, так как политическое и экономическое проникновение Германии в Персию ставило под угрозу те права и привилегии, которых Лондон и Петербург смогли добиться от шаха за несколько десятилетий[875]. Так, к примеру, заключив с Тегераном торговое соглашение в 1883 г., царское правительство закрыло для свободного провоза товары из Европы, поступавшие на рынки Персии через Кавказ. Русско-Персидский и Англо-Персидский банки успешно действовали в столице страны и других крупнейших городах, а в 1890-х гг. там открыли свои представительства частные страховые компании и общества. Российские и британские предприниматели соревновались друг с другом за телеграфные и табачные концессии. Кроме того, в конце XIX — начале XX в. русские и англичане предоставили несколько крупных денежных займов шахскому правительству, поставив под свой контроль финансовую систему Персии[876]

.

В то время как британский флот господствовал в Персидском заливе и устье реки Карун — притоке Шат-эль-Араба, влияние России фактически преобладало в северных и центральных провинциях страны, причем его политическая составляющая во многом определялась той большой ролью, которую во внутренней жизни играла упоминавшаяся выше Отдельная казачья бригада. К середине 1890-х гг. это подразделение превратилось, пожалуй, в ведущую боеспособную единицу персидской армии, оставаясь в то же время личной конной гвардией шаха. В частном письме Валентину Чайролу, влиятельному и хорошо осведомленному обозревателю Таймс, британский посланник в Тегеране сэр Сесил Спринг-Райс оценивал значение бригады следующим образом: «Единственная дисциплинированная сила здесь — это 1000 казаков, вооруженных и подчиняющихся русским офицерам. Они могут взять Тавриз в один день, Мешхед — в два, Тегеран — в шесть. Если персы сделают что-нибудь к неудовольствию русских, последние двинут свои войска вперед. Мы можем только оперировать морскими портами в заливе (Персидском. — Е.С.), которые влияют на их положение в гораздо меньшей степени, чем они могут угрожать столице»[877].