Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Так, упоминавшийся Деметриус Боулджер констатировал в солидном британском журнале Фортнайтли Ревью: «Процесс (движения России к Тихому океану. — Е.С.) почти такой же, каковым он был для этой страны (Великобритании. — Е.С

.) в ее стремлении господствовать на всех водах мира и проникать на каждый континент в те места, где можно было бы заполучить выгодную территорию без особых трудностей»[1068].

Оценивая франко-русское сотрудничество в ходе демарша великих держав, поддержанного Германией, накануне подписания Симоносекского мира между Японией и Китаем, Р. Харт, о котором говорилось в предыдущих главах, писал, что ситуация ухудшается по мере того, как позиции Англии на Дальнем Востоке ослабевают, потому что «Россия и Франция стоят рука об руку единым фронтом», и англичане «скоро ощутят на себе их мертвую хватку»[1069]. Если к ним присоединится Германия, хотя бы только для умиротворения Японии, такая комбинация, по мнению Харта и других экспертов, поставила бы под сомнение способность Британской империи осуществлять лидерство в мире. Словно в подтверждение этих опасений, министр иностранных дел В.Н. Ламздорф записал в своем дневнике 16 февраля 1895 г.: «Прежде всего, для нас (России. — Е.С

.) важно обеспечить безопасность и целостность Кореи, потому что даже такое сотрудничество ad hoc (с Францией и Германией. — Е.С.) способно ограничить британские амбиции в Азии, представив европейские проблемы совершенно в ином свете»[1070]

.

Таким образом, политика «блестящей изоляции» оказывалась несостоятельной перед лицом вызовов конца XIX — начала XX в. «Пекин демонстрирует признаки нового кризиса. — сообщал Харт одному из друзей в январе 1899 г. — Похоже, что Англия в китайском вопросе может столкнуться с объединенной оппозицией России, Франции, Германии и Китая»[1071]. Отсюда распространение среди британской политической элиты настроений в пользу заключения оборонительных союзов по региональным вопросам в Азии. Их свидетельством стала, например, книга путевых очерков английского журналиста Норманна Генри. «Почему бы не вступить в соглашение с Россией на Дальнем Востоке, чтобы разграничить там сферы влияния, несмотря на споры по европейским делам?» — задавал автор риторический вопрос в эпилоге своего сочинения, которое было опубликовано в 1895 г.[1072] Аналогичным образом все тот же Харт писал другу 7 июня 1896 г.: «Что касается политики, нужно смотреть фактам в лицо: мы не можем остановить, мы не можем подавить Россию, и лучшим выбором для Англии было бы дружественное соглашение с этой большой державой»[1073]

.

Хотя оценка дипломатической деятельности лорда Солсбери не входит в задачу автора книги, ее дальневосточный вектор, безусловно, заслуживает отдельного рассмотрения[1074]. На наш взгляд, ключом к ее пониманию может служить высказывание премьер-министра, относящееся к декабрю 1885 г.: «Держава, способная укрепить свои позиции в Китае, получит первенство в мировой торговле»[1075]. Оно как нельзя лучше объясняет его стремление избежать риск и не форсировать ход событий на международной арене, чтобы сохранять свободу рук в любом регионе мира, не исключая Дальний Восток, который превратился в «горячую точку» к концу XIX в.

Очевидно, было бы упрощением рассматривать прагматичное отношение лидера консерваторов к России как русофобское. «Русские только подтверждают мое мнение о том, что они не такие ужасные парни в конечном итоге», — сообщал он лорду Литтону в разгар войны 1877–1878 гг. Даже на протяжении кризисных периодов в истории двухсторонних отношений Солсбери сохранял уверенность, что «Россия не сильно отличается от многих других цивилизованных наций»[1076]. Но, хотя он отвергал непосредственную опасность русского вторжения в Индию, отстаивание умеренно жесткой позиции перед лицом традиционного оппонента всегда оставалось его политическим кредо. «Если Россия продемонстрирует нам, что для нее и также для нас в Азии недостаточно пространства, наша политика по отношению к ней должна быть непримиримой и возможно более эффективной», — заявил он в сентябре 1885 г., инструктируя Р. Морьера перед утверждением последнего на должность посла в Санкт-Петербург[1077].