Боже, храни мое дитя

Брайд постаралась впихнуть в себя как можно больше омлета, весьма малосъедобного и явно приготовленного со злобой, а потом спросила, где дамская комната. На всякий случай она оставила на стойке пятидолларовую банкноту – вдруг противная официантка решит, что она хочет удрать, не заплатив. В туалете Брайд в очередной раз убедилась, что у нее по-прежнему есть все основания для беспокойства. Лобок так и остался абсолютно безволосым. А еще, моя над раковиной руки и взглянув в зеркало, она заметила, что вырез дорогого кашемирового платья как-то странно перекосился, практически обнажив ее левое плечо. Брайд поправила платье и поняла, что оно стало ужасно широко в проймах, так что буквально сползает с плеч, и дело тут не в том, что она неудачно сидела или не таким был крой платья. Вся его верхняя часть теперь оказалась ей настолько велика, словно она вместо второго размера купила четвертый и только сейчас заметила разницу. Но ведь перед тем, как выехать из дома, она смотрелась в зеркало, и тогда платье сидело на ней идеально. Возможно, это просто какой-то скрытый дефект ткани или кроя? Иначе остается предположить одно: она стремительно худеет, причем не по дням, а по часам. Ну, в общем-то, ничего страшного. В ее бизнесе такой проблемы, как чрезмерная худоба, просто не существует. Ей всего лишь придется более тщательно подбирать себе одежду. Брайд на мгновение вспомнила внезапно заросшие мочки и вздрогнула, но потом смело прогнала мысль об этом, не решившись связать ее с другими постигшими ее пугающими переменами.

Забирая сдачу и соображая, стоит ли оставлять противной официантке чаевые, она решила спросить, как проехать в Виски.

– Ну, это не больно-то далеко, – ответила девица, ухмыляясь и все так же пуча глаза. – Миль сто или, может, сто пятьдесят. В общем, до наступления темноты вполне доберетесь.

Ничего себе, подумала Брайд. Значит, для жителей этого лесного края расстояние в сто пятьдесят миль – «не больно-то далеко»? На заправке она попросила налить ей полный бак и проверить колеса, а потом по объездной петле снова выбралась на хайвей. Вопреки заверениям противной официантки, почти совсем стемнело, когда Брайд, наконец, увидела съезд и указатель «на Виски», причем там не только была изображена стрелка, но и показано количество километров.

Хорошо хоть, дорога оказалась асфальтированной. Она, правда, была узкая, извилистая, но покрытие выглядело вполне приличным, так что Брайд включила дальний свет и прибавила скорость. Девушка даже понять не успела, что произошло, когда ее «Ягуар», не вписавшись в крутой поворот, врезался в нечто огромное – потом выяснилось, что это было, наверное, самое большое и самое древнее дерево в мире, и основание его могучего ствола почти полностью скрывал густой кустарник. Охваченная паникой, Брайд сражалась с подушкой безопасности и не заметила, что ее левая ступня, неловко вывернувшись, застряла между педалью тормоза и ремнем безопасности, пристегнутым к запертой двери. Первая же попытка высвободить ногу отозвалась такой болью, что Брайд охнула и распласталась между рулем и спинкой водительского сиденья. Ей, правда, удалось отстегнуть ремень безопасности, но больше ничем облегчить боль в зажатой ноге она не сумела. Лежа в весьма неудобной позе, она попыталась вытащить левую ногу из элегантного, подбитого стриженым кроличьим мехом сапожка. Увы, все попытки оказались тщетными и весьма болезненными. Извиваясь изо всех сил, Брайд ухитрилась дотянуться до сумки и достать мобильник, но на экране высветилась равнодушная надпись: «Обслуживания нет». В такой темноте надежды на то, что мимо проедет еще кто-нибудь, было крайне мало, но, с другой стороны, чем черт не шутит, и Брайд нажала на кнопку звуковой сигнализации, отчаянно вслушиваясь в ночную тишину, но в глубине души понимая, что гудок ей вряд ли поможет, разве что местных сов перепугает. Оказалось, впрочем, что и совам пугаться нечего: гудка так и не последовало. Теперь Брайд оставалось только лежать, ждать, когда кончится ночь, и страдать от приступов боли, страха, гнева и плаксивого отчаяния. Месяц в небе казался ей похожим на злобно усмехающийся беззубый рот; ее пугали даже звезды, просвечивавшие сквозь большую ветку дерева, от удара рухнувшую на ветровое стекло и вцепившуюся в него подобно удушающей длани. А тот кусочек неба, который был ей еще виден, походил на темный ковер, проткнутый множеством сверкающих ножей, острия которых были направлены прямо на нее и изо всех сил стремились до своей цели добраться. Ей казалось, будто против нее ополчился весь мир и она со всех сторон окружена злыми силами, которые превратили ее из храброй путешественницы и авантюристки в жалкую беглянку.