Боже, храни мое дитя

Обычно звук ткацкого станка, за которым работала Ивлин, ее успокаивал, но сегодня постукивание челнока и педали страшно раздражало. Каким бы извилистым путем ни странствовали ее мысли, в итоге они всегда приходили к одному и тому же: к возможному позору. Что, если Букер вовсе и не живет в городе с дурацким названием Виски? А если все-таки живет, то что из этого? Что, если он теперь счастлив с другой женщиной? Да и что, собственно, ей так уж нужно ему сказать? Разве что: «Я тебя ненавижу за то, что ты сделал!» или «Пожалуйста, вернись ко мне!». Возможно, ей удалось бы найти способ по-настоящему его уязвить, сделать ему больно. И мысли ее, какими бы спутанными они ни были, сходились в одной точке: ей абсолютно необходимо увидеть Букера, встретиться с ним лицом к лицу, что бы из этого ни вышло. Раздраженная и измученная бесконечными «что, если» и клацаньем ткацкого станка, Брайд решила выбраться на улицу. Она вышла на крыльцо и окликнула Рейн.

Та лежала на траве, наблюдая за вереницей муравьев, занятых своими делами.

– Что? – Рейн нехотя подняла голову.

– Не хочешь немного прогуляться?

– Зачем? – Судя по тону, муравьи были ей куда интересней прогулки в обществе Брайд.

– Не знаю, – проговорила Брайд. – Просто так.

Этот ответ девочке, похоже, понравился. Она улыбнулась, вскочила, быстренько отряхнула шорты и сказала:

– Ладно, пойдем, если ты хочешь.

Сперва обе молчали, и это давалось им очень легко, поскольку та и другая были заняты собственными мыслями. Брайд, прихрамывая, шла по тропинке, а Рейн то исчезала в зарослях кустарника и травы, то вновь появлялась. Они прошли уже, наверное, с полмили, когда Рейн вдруг нарушила взаимное молчание и хрипловатым голосом заявила:

– Они меня украли!

– Кто? Ты хочешь сказать, тебя Стив и Ивлин украли? – Брайд была потрясена и даже остановилась, глядя на Рейн, которая преспокойно чесала у себя под коленкой. – Мне они говорили, что нашли тебя, когда ты сидела под проливным дождем одна-одинешенька.

– Угу.

– Так почему же тогда «украли»?

– Потому что я их не просила меня забирать! Они даже не спросили, хочу я с ними поехать или нет!

– Так зачем же ты с ними поехала?

– Я вся промокла и очень замерзла. А Ивлин сразу мне одеяло дала и еще коробку с изюмом, чтобы подкрепиться.

– Значит, ты теперь жалеешь, что у них оказалась? – По-моему, она и не думает об этом жалеть, размышляла Брайд, иначе давно бы уже сбежала.

– Ой, что ты! Нет, конечно. И никогда не жалела. Это самое лучшее место. А потом, мне ведь и идти-то некуда. – Рейн зевнула и потерла нос.

– У тебя что, и дома нет?

– Раньше был. Только там мать живет.

– А ты, значит, от нее убежала?

– Нет. Никуда я не убегала. Она сама меня на улицу вышвырнула. Сказала: «Убирайся отсюда к чертовой матери». Ну, я и убралась.

– Но почему? Почему она тебя вышвырнула? – «Господи, как можно было так поступить с маленькой девочкой? – думала Брайд. – Даже Свитнес, которая много лет на меня смотреть не могла и старалась ко мне не прикасаться, никогда бы ребенка из дома не вышвырнула».

– Потому что я его укусила.

– Кого укусила?

– Одного типа. Из постоянных клиентов. Одного из тех, кому мать разрешала этим со мной заниматься. – Ой, смотри! Черника! – И Рейн, снова нырнув в придорожные кусты, принялась что-то собирать.

– Погоди-ка минутку, – заволновалась Брайд. – Чем именно она разрешала им с тобой заниматься?

– В общем, когда этот гад сунул мне в рот свою пипиську, я ее здорово зубами прикусила. Так что ей пришлось перед ним извиняться и возвращать уплаченную двадцатку. А меня она выгнала и велела стоять там, снаружи. – Ягоды черники оказались кислыми, а вовсе не сладкими, как ожидала Брайд. – А потом она не захотела пустить меня обратно. Я все стучала в дверь, стучала, а она только один раз ее приоткрыла и кинула мне свитер. – Рейн сунула в рот последние несколько ягод и тут же их выплюнула.

Когда Брайд представила себе эту сцену, у нее под ложечкой засосало. Как может женщина, мать, так поступить с ребенком, со своей собственной дочерью?

– А если бы ты снова с мамой встретилась, что бы ей сказала?

Рейн усмехнулась.

– Ничего. Я бы ей голову отрезала.

– Ох, Рейн. Ты же так не думаешь!

– Да нет, именно так я и думаю. Я вообще очень много об этом думала. Представлю себе, как это будет выглядеть – выпученные глаза, разинутый рот и фонтан крови из разрубленной шеи, – и мне сразу легче становится.

На обочине дороги виднелась гладкая поверхность какого-то валуна, а может, просто наружу вышла верхняя часть скалистой породы. Брайд взяла Рейн за руку и направилась прямо к выступавшему из земли камню, ласково ее подтолкнула, и обе уселись, устроившись поудобнее. Ни та, ни другая не замечали на той стороне дороги олениху с олененком, неподвижно застывших среди столь же неподвижных деревьев. А вот олениха очень внимательно следила за парой двуногих. Олененок жался к ее теплому боку.

– Расскажи мне, – сказала Брайд. – Расскажи мне все.

При первых же звуках ее голоса олениха и олененок умчались прочь.