Боже, храни мое дитя

Брайд вздрогнула. При упоминании о чьей-то плоской груди она тут же вспомнила о собственных бедах и подумала, что, если б не поврежденная лодыжка, она бы давно отсюда убежала, и тогда ей, может быть, удалось бы заодно избавиться от пугающих подозрений, что она снова превращается в маленькую чернокожую девочку.

Но уже через сутки Брайд успокоилась. Никто, похоже, так ничего и не заметил, никто ей ничего не сказал насчет ее странным образом изменившейся внешности – хотя грудь под футболкой выглядела совершенно плоской, а дырочки в ушах по-прежнему отсутствовали. Впрочем, только она одна знала, что волосы у нее на лобке и под мышками вовсе не выбриты, а куда-то исчезли. Так, может, все это просто галлюцинация? Нечто вроде «живых» снов, которые посещали ее, когда ей все-таки удавалось уснуть? Да и были ли они снами? Дважды она просыпалась ночью и обнаруживала, что Рейн стоит рядом, наклонившись над нею, или сидит на корточках возле ее постели и неотрывно, хотя и без малейшей угрозы, на нее смотрит. Но стоило Брайд попытаться заговорить с девочкой, та мгновенно исчезала, словно растворяясь в воздухе.

Чувствуя себя беспомощной, бесполезной, ничем не занятой, Брайд, наконец, поняла, почему люди всегда так боролись со скукой. Без отвлекающих занятий, без физической активности разум начинал топтаться на месте или бесцельно ходить по кругу, без конца собирая и перебирая рассыпавшиеся воспоминания. Возможно, даже беспокойство, сфокусированное на чем-то конкретном, принесло бы ей определенное облегчение, стало бы, пусть сомнительной, но победой над этим комком повторяющихся разрозненных обрывков мыслей. Если не считать коротких и до некоторой степени связных «живых» снов, все остальное время мысли Брайд бродили как попало – от того, в каком ужасном состоянии ее ногти, к детским воспоминаниям о том, как однажды она налетела на фонарный столб. Брайд то вспоминала, какое потрясающее платье видела на одной знаменитой особе, то вдруг переключалась на необходимость провериться у стоматолога. Она слишком надолго застряла здесь, в этом примитивном жилище, где даже радио нельзя было послушать; можно только сидеть и смотреть, как пара живущих в доме людей занимается привычными повседневными делами – работает в саду, убирает в комнате, готовит еду, ткет на станке, косит траву, рубит дрова, консервирует овощи. Ей даже поговорить было не с кем – во всяком случае, на интересующие ее темы. А ее решительные попытки ни в коем случае не думать о Букере каждый раз терпели крах. Что, если ей так и не удастся его найти? Что, если он вовсе не у этих мистера или миссис Олив? Все в ее жизни будет вечно идти наперекосяк, если поиски Букера ни к чему не приведут. А если она все же сумеет его отыскать, как ей быть тогда, что ему сказать? Брайд казалось, что до того, как она начала работать в «Сильвия Инкорпорейтед», и до знакомства с Бруклин все вокруг только и делали, что презирали и отвергали ее. Букер оказался первым человеком в ее жизни, которому она стала в состоянии противостоять – и это было почти то же самое, что противостоять самой себе, спорить с собой, защищая свои права. Разве она и теперь совсем ничего не стоит? Неужели совсем ничего?

Ей очень не хватало Бруклин. Веселой, щедрой, верной. Только ее она считала своим настоящим другом. Кто еще, кроме Бруклин, поехал бы в такую даль искать ее после ужасной кровавой расправы в дешевом мотеле? Кто еще стал бы столько возиться с ней, заботиться? «Господи, – думала Брайд, – как нехорошо, как несправедливо я поступила с Бруклин, ни слова не сказав о своей поездке на север и даже не сообщив, где нахожусь». Она, конечно, понимала, что вряд ли смогла бы признаться Бруклин в том, что именно заставило ее поехать в такую глушь. Та наверняка попыталась бы ее переубедить или, что еще хуже, стала бы над ней издеваться и насмехаться, доказывая, сколь беспечна и неблагоразумна подобная затея. И все-таки, решила Брайд, надо как-то с ней связаться, сообщить о себе. Это будет правильно.

Поскольку позвонить Бруклин она не могла, то решила написать ей письмишко и попросила у Ивлин бумагу и конверт. Та сказала, что почтовой бумаги у нее, к сожалению, нет, и предложила Брайд листок из блокнота, в котором Рейн училась писать. А также пообещала, что попросит Стива непременно отправить письмо.

Брайд отлично умела составлять деловые документы для своей компании, а вот личные письма у нее никогда не получались. Итак, что же ей все-таки написать Бруклин?

«У меня пока что все в порядке…»?

«Извини, что уехала, не предупредив…»?

«Я должна была принять это решение, потому что…»?

Брайд положила карандаш и принялась изучать собственные ногти.