Боже, храни мое дитя

Получив диплом магистра, Букер решил, наконец, съездить домой – исключительно ради того торжественного обеда, который собиралась по этому поводу устроить мать. Сперва он подумывал, не пригласить ли ему с собой Фелисити, свою давнюю подружку, с которой он то сходился, то расходился, но в итоге решил, что делать этого не стоит. Ему не хотелось, чтобы кто-то посторонний судил его семью. Такое он мог позволить только себе.

Во время семейного сборища все сперва шло гладко, даже весело, но только до тех пор, пока Букер не поднялся в свою старую комнату, которую когда-то делил с Адамом. Что-то ему там понадобилось найти, хотя он и сам толком не знал, что именно. Оказалось, что их комната не просто стала совсем другой – ее убранство полностью противоречило тому духу, который там когда-то царил. Двуспальная кровать вместо их с Адамом узких кроваток, белые прозрачные занавески вместо жалюзи, симпатичный коврик под изящным письменным столиком. Но хуже всего было то, что в шкафу, всегда битком забитом их с Адамом вещами и игрушками – битами, баскетбольными мячами, настольными играми, – теперь висели одни лишь девчачьи одежки, принадлежавшие Кэрол, сестре Букера. Он чуть не задохнулся от возмущения, обнаружив, что из шкафа исчез даже его старый скейтборд, точно такой же, как был у Адама. Охватившая Букера печаль и возмущение оказались столь сильны, что у него голова закружилась. Он спустился вниз, но стоило ему увидеть сестру, как невнятная слабость вспыхнула, превратившись в своего обжигающего близнеца – ярость. Букер набросился на Кэрол с упреками, та тоже отвечала весьма запальчиво, и ссора их все разгоралась, пока не затронула всю семью. Только тогда вмешался мистер Старберн и велел им обоим заткнуться.

– Прекрати это, Букер! Ты не единственный, кто до сих пор оплакивает Адама. Люди вообще по-разному горе переживают. – Голос отца звучал холодно и резко, точно стальное острие.

– Ну естественно! – В голосе Букера отчетливо слышались враждебность и презрение.

– Ты ведешь себя так, словно только ты в семье его по-настоящему любил, – продолжал отец. – Вряд ли Адаму это понравилось бы.

– Откуда тебе знать, что ему понравилось бы? – Слезы уже подступили к глазам, но Букер вполне успешно с ними справился.

Мистер Старберн поднялся с дивана.

– Ну что ж. В таком случае, я скажу, что именно не нравится мне. Мне не нравится, как ты ведешь себя у меня в доме. И если ты не намерен хотя бы держаться в рамках приличия, то убирайся вон.

– Ох! – прошептала миссис Старберн. – Не говори так!

Отец и сын смотрели друг на друга в упор, точно два вступивших в войну врага. Мистер Старберн сражение выиграл. И Букер ушел, решительно хлопнув дверью.

Пожалуй, было даже хорошо, что на него обрушился проливной дождь, стоило ему оказаться за порогом того дома, который он всю жизнь считал родным. Ежась под ливнем, Букер поднял воротник, втянул голову в плечи и теперь выглядел, точно незваный гость, который был бы благодарен, если б его приютили на ночь. Нахохлившись и прищурив глаза, Букер двинулся по Декатур-стрит, и мерзкая погода полностью соответствовала его мрачному настроению. Еще до стычки с Кэрол он попытался убедить родителей создать что-то вроде мемориала в честь Адама – например, учредить скромную стипендию его имени. Матери идея Букера пришлась по сердцу, но отец нахмурился и решительно возразил:

– Мы не можем попусту разбазаривать деньги, которые зарабатываем в поте лица, не жалея времени и сил, – сказал он. – И потом, те, кто любили Адама и до сих пор его помнят, вовсе не нуждаются в подобных мемориалах.

Так что почти с самого начала праздничного обеда Букер чувствовал ядовитую атмосферу недовольства, вызванного его предложением, и постепенно мрачнел. Причем не только из-за неудачного разговора с родителями. И Кэрол, и его младшие братья, Фейвор и Гудмен, тоже были им недовольны. Им казалось, что Букер хочет создать памятник, чуть ли не статую старшего брата поставить, умершего, когда они все трое были еще младенцами. То, что Букер понимал как верность семье, они восприняли как желание манипулировать ими, контролировать их действия и, возможно, как попытку перещеголять горе их отца. Неужели Букер считает, что имеет право командовать, если заработал два университетских диплома? – возмущались братья и сестра, осуждая Букера за высокомерие и излишнюю самоуверенность.

А уж когда Букер увидел, что творится в их с Адамом старой комнате, тонкие нити того неодобрения, которое он почувствовал, едва заговорив с родителями о мемориале, сплелись в толстый канат. Ему показалось диким подобное отношение к памяти Адама. Словно из семьи навсегда ушел не только Адам, но он сам, Букер. Так что, захлопнув за собой дверь родного дома и шагнув под проливной дождь, он сразу понял, что подобный исход был всего лишь несколько отложен, но совершенно неизбежен.

* * *