Боже, храни мое дитя

Столичной девушке быстро надоедает картонная скука маленьких провинциальных городков. Какова бы ни была погода – сверкает ли солнце, льет ли дождь, или дует пронизывающий ветер, – эти обшарпанные жилища-коробки, скрывающие бесхитростных и беспомощных обитателей, могут осточертеть кому угодно, даже самому внимательному и заинтересованному приезжему. Другое дело, когда возле сельской дороги, по которой почти никто не ездит, селятся бывшие хиппи и живут там в полном соответствии со своими антикапиталистическими идеалами. Все-таки прошлая жизнь у Ивлин и Стива была яркой и весьма впечатляющей, полной риска и смысла. Но если это не бывшие хиппи, а самые обыкновенные люди, которые родились и живут в этих местах, ни разу в жизни не уехав отсюда? Брайд отнюдь не испытывала чувства превосходства, созерцая ряды унылых деревенских домишек и жилые автофургоны, видневшиеся по обе стороны от дороги; она скорее просто недоумевала и никак не могла понять, что могло заставить Букера выбрать для жизни именно это место? И кто, черт побери, эта К. Олив?

Она проехала в общей сложности сто семьдесят миль – и по шоссе, и по грязным проселочным дорогам, которые зачастую больше походили на тропы, исхоженные мокасинами местных жителей и волчьими лапами. По таким «дорогам» грузовики еще способны были как-то проехать, но ее бедному, с трудом починенному «Ягуару» с кое-как приделанной дверцей от другого автомобиля приходилось трудно. Брайд вела машину очень осторожно, напряженно вглядываясь вперед, чтобы вовремя заметить любое непредвиденное препятствие, живое или мертвое. К тому времени, как она увидела указатель, прибитый гвоздями к стволу сосны, усталость ее была настолько всеобъемлюща, что даже несколько приглушила растущую тревогу. К тому же, хотя на теле у нее в последнее время вроде бы больше ничего не исчезло, она была весьма озадачена и обеспокоена тем фактом, что у нее уже два, а то и все три месяца отсутствуют менструации. Лишившись роскошного бюста, растительности на лобке и под мышками, а также дырочек в ушах и нормального, некогда весьма стабильного, веса, Брайд тщетно пыталась прогнать одну страшно назойливую мысль, которая все время крутилась у нее в голове: она была почти уверена, что это начало ее невероятного обратного превращения в маленькую, насмерть перепуганную чернокожую девочку.

Деревня Виски, как оказалось, действительно представляла собой одну-единственную улицу, точнее, грунтовую дорогу с гравиевым покрытием, вдоль которой выстроилось с полдюжины домов, а чуть дальше по дороге, на поле, разместилось еще какое-то количество трейлеров. Параллельно дороге полосой тянулся весьма печального вида лесок, где среди деревьев бежал довольно глубокий, но узкий ручей. Номеров здешние дома, естественно, не имели, а вот на некоторых трейлерах висели потрепанные почтовые ящики, украшенные табличкой с именем владельца. Сопровождаемая взглядами местных жителей, с явным подозрением смотревших вслед незнакомому автомобилю, за рулем которого сидела неузнаваемая женщина, Брайд медленно плыла по грейдеру, пока не увидела на почтовом ящике, висевшем на дверях бледно-желтого дома на колесах, два слова, написанные крупными печатными буквами: КУИН ОЛИВ. Она остановила машину, вылезла и направилась к домику, но неожиданно уловила запах бензина и дыма, тянувшийся, похоже, откуда-то с заднего двора. Брайд осторожно подкралась ближе и, заглянув за угол, увидела полную приземистую женщину с ярко-рыжими волосами, которая заботливо орошала бензином металлические пружины кроватного матраса в тех местах, где, как ей казалось, пламя следовало «подкормить».

Брайд поспешно вернулась обратно в машину и стала ждать. Вскоре возле ее «Ягуара» остановились двое детей, явно привлеченные видом небывалого в здешних местах роскошного автомобиля. Оба, правда, смутились, увидев за рулем незнакомую чернокожую женщину, но не ушли, а несколько минут, не мигая, смотрели прямо на нее. Брайд сделала вид, что не замечает онемевших от изумления детей. Она хорошо знала, как себя вести в таких случаях. Сколько раз бывало, когда она, едва войдя в комнату, где много белых, сразу замечала, как они начинают переглядываться. В последнее время, впрочем, Брайд почти не обращала на это внимания, прекрасно зная, что за «ахами» и «охами» по поводу ее невероятной черноты неизменно последуют завистливые взгляды, спровоцированные ее красотой. Хотя Брайд с помощью Джерри давно уже научилась эксплуатировать необычайно темный цвет своей кожи, подчеркивая его белой одеждой и благодаря этому превращаясь в поистине фантастическую красавицу, она часто вспоминала один разговор с Букером, когда, жалуясь на мать, призналась, что из-за этой черноты Свитнес ее и ненавидела.

– Но это же просто цвет кожи, – сказал тогда Букер. – Обычная генетическая черта – не недостаток, не проклятие, не благословение, не грех.

– Некоторые люди, – не сдавалась Брайд, – считают, что с точки зрения расовой принадлежности…

Букер не дал ей договорить: