Боже, храни мое дитя

Когда Брайд уходила на работу, Букер, наслаждаясь одиночеством, играл на трубе или писал письма своей любимой тете Куин; кроме того, поскольку в квартире Брайд никаких книг не было – только журналы, посвященные новинкам моды и светским сплетням, – он часто посещал библиотеку. Там Букер читал и перечитывал книги, которые, учась в университете, изучить не успел или просто недопонял. «Имя Розы» Умберто Эко, например, а также сборник «Вспоминая рабство»[44]. Исповеди бывших рабов настолько тронули Букера, что он даже сочинил в честь этих людей несколько сентиментальных музыкальных пьес, довольно посредственных, с его точки зрения. Кроме того, Букер перечитал всего Марка Твена, наслаждаясь жестокостью его юмора; с удовольствием «проглотил» Вальтера Беньямина[45] и был потрясен красотой его переводов; еще раз прочел автобиографию Фредерика Дугласа

[46], и его впервые по-настоящему восхитило то красноречие, с которым Дуглас скрывает и одновременно обнажает свою ненависть к рабству. Он вновь перечел «Моби Дика» Германа Мелвилла, и гибель маленького юнги, негритенка Пипа, в очередной раз тронула его сердце, ибо он вспомнил об Адаме, всеми покинутом и проглоченном волнами повседневного зла.

И вот шесть месяцев слепящего счастья, упоительного секса, музыки фри-стайл, увлекательных книг и общества мягкой, уступчивой и нетребовательной Брайд пошли прахом; волшебный сказочный замок их любви развалился и рухнул в грязь, ибо, как оказалось, был построен на песке тщеславия. И Букер сбежал.

Часть четвертая

Бруклин

От нее ничего. Только звонок начальству с просьбой продлить отпуск без сохранения содержания якобы для дальнейшей реабилитации. Эмоциональной! Да ради бога. Почему ни слова о том, куда она исчезла? И вот только сегодня я получила от нее записку, нацарапанную на вырванном из блокнота листке желтой линованной бумаги. Господи! Да мне и читать это письмо было не нужно – я и так сразу все поняла. Там говорилось: «Извини, что я вот так взяла и убежала. Я была вынуждена это сделать. В моей жизни осталась только ты – все остальное буквально разваливалось на куски…» Ну, и так далее. Сплошное бла-бла-бла…

Красивая тупая сука. Так ведь и не сообщила, ни где она, ни как долго там пробудет! Одно я знаю наверняка: она идет по следу того парня. Мне ведь ничего не стоит прочесть ее мысли – для меня это как бегущая строка у нижнего края телевизионного экрана. Этот дар у меня еще в детстве проявился, когда хозяйка квартиры сперва сперла деньги, лежавшие у нас на обеденном столе, а потом заявила, что мы опаздываем с оплатой. А когда мой дядя еще только собрался меня пощупать, где не надо, я сразу обо всем догадалась; и с тех пор – еще до того, как он успевал снова распустить руки, – всегда убегала и пряталась или просто громко кричала, притворяясь, что у меня живот схватило, и заставляя мать очнуться, наконец, от пьяного забытья и вмешаться. Уж поверьте, я всегда чувствую, чего хотят люди и как доставить им удовольствие. Или неудовольствие. Лишь однажды я ошиблась – неверно прочла мысли парня, любовника Брайд.

А знаешь, Брайд, я ведь тоже убежала, только мне тогда было всего четырнадцать и обо мне некому было позаботиться. Так что я сама о себе позаботилась и, можно сказать, сама себя изобрела, сделала стойкой. Мне казалось, что и с тобой примерно то же самое было. Но в том, что касается бойфрендов, ты вела себя иначе. Особенно с этим, последним, – вот уж настоящий проходимец! Я сразу догадалась, что с ним ты вскоре снова превратишься в ту перепуганную маленькую девочку, какой была в детстве. Именно так и случилось. И одного-единственного столкновения с насильником, точнее, с сумасшедшей теткой, оказалось достаточно, чтобы ты сдалась и от всего отступилась, даже от работы, самой лучшей в мире, что, по-моему, было совсем уж глупо.

Я начинала с того, что подметала пол в парикмахерской, потом была официанткой, после, наконец, получила работу в аптеке. Все это задолго до «Сильвия Инкорпорейтед». Я сражалась с жизнью, как дьявол, и хваталась за любую возможность, не позволяя никому и ничему встать поперек дороги.

А ты? «Ах, я была вынуждена бежать…» Куда? В какое такое место? Неужели туда, где даже приличной писчей бумаги или хотя бы почтовой открытки не нашлось?

Брайд, пожалуйста, вернись!

* * *