Брак по-американски

Телефон звонил, пока она не устала. А потом зазвонил снова.

– Я не хочу говорить с Селестией, мне пока нечего ей сказать.

– Ты мне только что сказал, что едешь к ней. Это уже кое-что.

Наступило время произнести слова, которые я произносить не хотел.

– У меня нет денег.

– У меня есть немного. У меня скоро зарплата, могу отдать тебе все, что есть. Может, еще Уиклифф нам займет.

– Папа, ты уже предложил мне свою машину. Нельзя еще и у Уиклиффа деньги брать.

– Сейчас не время упрямиться. Или я наскребу для тебя денег и ты поедешь с ними в Атланту, или сиди здесь, жди Андре. Неприятно, наверное, брать деньги у старика, но будет неприятнее, если ты останешься тут ждать среды.

Удивительно, насколько в ту минуту Рой-старший был похож на Уолтера. Мне иногда просто ужасно не хватало моего биологического. Я гадал, что бы он мне посоветовал в этой ситуации. Я всегда думал, что Уолтер максимально не похож на Роя-старшего, и дело не только в том, что Рой-старший был мужчиной, способным усыновить чужого ребенка и дать ему свое имя, а Уолтер был типичным проходимцем. Но теперь, зная их обоих, я вижу, что маме, как, наверное, и всем нам, нравился определенный тип людей. У ее мужчины должна быть своя точка зрения. Они думают, что они поняли, как устроена эта штука – жизнь.

– Знаешь, – сказал Рой-старший, – а ведь есть деньги, которые мама положила тебе на вклад, когда ты родился. Может, найдется пара сотен долларов на твое имя. Если покажешь им свидетельство о рождении и права, тебе их отдадут. Оливия все твои документы хранила в своем ящике комода.

В спальне все было так же, как при жизни Оливии. Кровать покрывало стеганое одеяло с узором из пересекающихся колец, которое она купила на свопе. На западной стене в раме висела картина – три девочки в розовых платьях прыгают через веревку. Я купил это для нее с первой зарплаты. Не оригинал, но на копии стояла подпись и порядковый номер. А на комоде, как озорной ангел, сидела poupée в моем песочнике.

Когда Рой-старший сказал, что банковская книжка лежит в «ее» ящике, он имел в виду правый верхний, где она хранила свои самые ценные вещи. Я положил руку на медную ручку и замер.

– Нашел? – спросил Рой-старший

– Нет пока, – ответил я. И рванул за ручку, будто отдирал пластырь.

Воздух в комнате столкнулся с аккуратно сложенной одеждой, высвободив запах, который я всегда связывал с Оливией. Но если вы спросите меня, что это был за запах, в ответ я смогу произнести не больше, чем скажет тот, кого попросили описать аромат кофе. Это был запах моей мамы, и его нельзя разобрать на части. Я взял цветочный шарф и поднес его к лицу. За глазами нарастало давление, но ничего не происходило. Я глубоко вдохнул аромат ткани в своих руках, напряжение усилилось почти до головной боли, но слезы не шли. Я попытался сложить шарф, но он был скручен, а мне не хотелось нарушать аккуратные стопки.

В заднем углу ящика лежала пачка, перехваченная зеленой резинкой. Я взял тонкую стопку и пошел с ней назад на кухню к Рою-старшему.

– Ты так и не убрал ее вещи?

– Просто не видел в этом смысла, – ответил он. – Не то чтобы мне не хватало места.

Я снял с бумаг резинку. Сверху лежало мое свидетельство о рождении, утверждавшее, что я был негром мужского пола, который родился живым в Алегзандрии, штат Луизиана. Там стояло мое первое имя, Отаниель Уолтер Дженкинс, а почерк Оливии был мелким и тесным, будто буквы прятались друг за дружку. Под ним лежал исправленный документ, где значилось мое новое имя – там синими чернилами протянулась размашистая подпись Роя-старшего и округлая, девчачья – Оливии. На первой странице банковской книжки я прочитал, что в год моего рождения на вклад положили 50 долларов, и еще 50 долларов зачислялись каждый последующий год. Зачисления возросли, когда мне исполнилось четырнадцать, и я стал прибавлять по десять долларов в месяц. Когда мне исполнилось шестнадцать, я снял 75 долларов, чтобы получить паспорт, который держал в руках. Открыв голубую книжку, я уставился на черно-белую фотографию, сделанную на почте в Алегзандрии. Снова взглянув в банковскую выписку, я отметил, что, выпустившись из старшей школы, я снял 745 долларов на колледж и на вкладе оставалось 187 долларов. За десять с лишним лет с процентами, наверное, набежало чуть побольше. Может быть, хватит мне на дорогу до Атланты и не придется обдирать папу и старика Уиклиффа.

Но я не сорвался с места. В стопке оставалась еще одна вещь. Маленькая записная книжка в обложке, которую я считал кожаной, но время показало, что это винил. Это был дневник, который мне дал мистер Фонтено, когда я думал, что стану Джеймсом Болдуином. Я сделал всего-то несколько записей. В основном о том, как пытался получить паспорт, оформлял платежное поручение, ездил с Роем-старшим фотографироваться в Алегзандрию. Последняя запись гласила: «Дорогая История, пусть мир встречает Роя Отаниеля Гамильтона-младшего!».