Брак по-американски

В мире слишком много незаконченных дел, в которых надо поставить точку. За всеми не угонишься, но надо попытаться. Так мне сказал Рой-старший, пока стриг меня дома днем в понедельник. У него не было машинки для стрижки, и он обрезал мне волосы по-старомодному, пользуясь расческой и ножницами. Металл клацал у меня над ухом, напоминая о детстве, когда я еще не знал, что у мальчика может быть больше одного отца. Когда слова на обложке Библии рассказывали всю историю целиком, когда нас в семье было только трое.

– Хочешь что-нибудь мне рассказать?

– Нет, сэр, – ответил я, и мой голос сорвался на визг.

– Что это было? – хохотнул Рой-старший. – Тебе что, четыре года?

– Да это из-за ножниц, – сказал я. – Вспомнил о детстве.

– Когда мы познакомились с Оливией, ты знал только одно слово, «нет». Когда я ухаживал за твоей мамой, ты начинал вопить «нет», стоило мне только подойти к ней, и бил меня своим кулачком. Но она мне сразу объяснила, что взять можно только весь набор целиком – и ее, и тебя. Я подколол ее и спросил: «А что, если мне нужен только ребенок?» Она покраснела, и даже ты перестал со мной драться. Когда я получил твое одобрение, она начала привыкать к мысли, что мы поженимся. Понимаешь, еще до того, как она это сказала, я знал, что просить ее руки мне придется именно у тебя. У головастого малыша.

Я только отслужил в армии. Только вернулся. Познакомился с Оливией в кафетерии. Моя хозяйка убеждала меня держаться от нее подальше. Но, во-первых, она сама пыталась найти мужа своим дочерям – их было чуть ли не шестеро. «Знаешь, у Оливии есть ребенок», – прошептала она так, будто рассказывала, что у нее сыпной тиф. Но мне твоя мама из-за этого только сильней понравилась. Не люблю, когда меня настраивают против кого-то. Через шесть месяцев мы поженились во дворце правосудия, и ты сидел у нее на руках. Я считал тебя своим сыном. И ты всегда им будешь.

Я кивнул, потому что знал эту историю. Даже пересказывал ее Уолтеру.

– А когда ты мне имя поменял, – спросил я. – Меня это не смутило?

– Да ты едва говорить мог.

– Но я уже знал свое имя. Сколько мне понадобилось времени, чтобы уложить это в голове?

– Нисколько. Изначально это было как обещание, которое я дал Оливии, но ты мой сын. Других родственников у меня не осталось. Было такое, когда тебе казалось, что у тебя нет отца? Хоть раз, когда тебе казалось, что я не сделал все, что мог?

Ножницы перестали клацать, я повернулся на стуле и взглянул на Роя-старшего. Его губы были сжаты, а челюсть напряжена.

– Кто тебе рассказал? – спросил я.

– Оливия.

– А ей кто рассказал?

– Селестия, – ответил Рой-старший.

– Селестия?

– Она приезжала, когда маму перевели в хоспис. Мы поставили больничную кровать в гостиной, чтобы она могла смотреть телевизор. Селестия приехала одна, без Андре. Тогда же она привезла ей куклу, которую Оливия так хотела, ту, которая похожа на тебя. Оливии уже не хватало кислорода, даже с маской. Но мама боролась. Цеплялась за жизнь. Жуткое зрелище. Я не хотел тебе об этом рассказывать, сынок. Они сказали, все случилось «быстро». Она сдала первые анализы, а через два месяца умерла. «Рак Джека Руби»[68]. Но это были медленные два месяца. Отдам Селестии должное, она приехала дважды. Сначала когда только узнала обо всем. Селестия рулила всю ночь, а Оливия сидела в постели, больше уставшая, чем больная. А во второй раз она приехала уже в конце.

В тот раз Селестия попросила меня выйти. Я подумал, она хочет помочь Оливии подмыться или еще что. Через пятнадцать минут дверь открылась, и Селестия держала свою сумочку так, будто собиралась уходить. А Оливия лежала на кровати настолько тихо и неподвижно, что я испугался – думал, она умерла. Но потом я услышал ее тяжелое дыхание. У нее на лбу блестело место, куда Селестия поцеловала ее на прощание.

Потом я уговорил Оливию принять дозу морфина. Я выдавил лекарство из дозатора ей под язык, а потом она сказала: «Там Отаниель с ним». Это не были ее последние слова. Но это были ее последние действительно важные слова. Через два дня она умерла. До приезда Селестии она боролась. Хотела жить. А после она сдалась.

– Селестия обещала молчать. Почему она так поступила?

– Понятия не имею, – ответил Рой-старший.

Андре

В шестнадцать лет я пытался побить своего отца, потому что думал, что Иви умрет.

Врачи сказали, что уже все, волчанка победила, и мы проживали стадии горя в двойном объеме, пытаясь дойти до конца прежде, чем выйдет наше время. Я добрался до гнева, поехал к Карлосу и ударил его кулаком в челюсть, когда он работал на участке перед домом, подрезая кусты, чтобы придать им овальную форму. Его сын – мой брат, так, наверное, принято говорить – попытался встрять, чтобы помочь ему, но я отпихнул его, и он упал на траву. «Иви умирает», – сказал я отцу, который отказался поднять кулаки и ударить меня в ответ. Я толкнул его еще раз, на этот раз в грудь, и занес руку снова. Он выставил блок, но не ударил меня, а только выкрикнул мое имя, и я замер на месте.