Читаем Бретёр полностью

– Согласно статье 31-й Конституции, мы имеем право собираться без оружия и митинговать на всех автобусах, включая милицейский! Так, и только так!

Нацбол Равиль вышагивал по крыше автобуса взад-вперед, скандируя то, что приходило в голову, он поднимал вверх кулак правой руки. Адская свистопляска продолжалась до тех пор, пока молодчики не затянули его обратно в люк. Отныне все люки автобуса были под строгим надзором.

Теперь нацбол Олег Петров вскарабкался на ларек и устроил свой митинг там, выкурить оттуда было куда сложнее, чем снять кошку с высокого дерева. Свобода собраний на крышах ларьков! Милиция едва могла контролировать ситуацию.

Если вы думаете, что нацболы остановились на этом, то вы глубоко ошибаетесь. Митинг с громкими криками продолжался и в самом милицейском автобусе и так далее до самого участка.

11

– Пустите мальчика, он хочет маме в Израиль позвонить! – заступилась за Бретёра пышногрудая дама-милиционер, блистая скромными возможностями своего остроумия.

Он хотел позвонить маме, но, разумеется, не в Израиль. В последнее время ей, к сожалению, приходилось за него часто волноваться.

Их привезли в отделение милиции на Васильевском, он успел заметить красивую желтую церковь, но так и не понял, где точно оно находилось. Дмитриева тут же отсоединили и предоставили в распоряжение каких-то парней в гражданском, по-видимому, это был пресловутый центр «Э», что не предвещало ничего хорошего. Хотя Андрей был смелый парень, тертый калач, накануне одного из маршей его подвергали издевательствам и легким пыткам, вынуждая сотрудничать с органами. На него надевали пакет, ну и все прочие сопутствующие удовольствия. Начали снимать штаны и говорить: «Мы, сука, тебя сейчас отдрючим и на пленку запишем!» Он не сдался, как бы не сдался его герой Ким Ир Сен и вся его революционная корейская братва.

В самом отделении, куда привезли Бретёра, собрался настоящий звездный состав нацболов. К Песоцкому и Дмитриеву прибавились Сид и Макс Громов, который теперь обосновался в Петербурге. Сид сидел на скамейке в отличной футболке, на ней Гомер Симпсон душил Барта Симпсона.

Отделения милиции можно классифицировать по скорости оформления протоколов. Их отделение находилось в самом хвосте этого рейтинга. Царила полнейшая неразбериха, хотя проходило всего лишь оформление 20.2 (участие в несанкционированном митинге) и 19.3 (неповиновение законным требованиям сотрудника милиции).

Пока не скинули «фабулу», эти ребята даже не приступали к работе. «Фабула» – это общая выдуманная схема, которая утверждает, что такой-то гражданин находился там-то, выкрикивал то-то и не подчинился законным требованиям милиции. По закону эти господа должны демонстрировать свои удостоверения, но в данном случае обходились без этой формальности. Для удобства «фабула» у всех была одна и та же. Народу было полно, менты шныряли взад-вперед со своими бумажками, кто-то из задержанных безуспешно пытался качать права и грубить. Бретёру на все это было положить, он избрал для себя роль довольного придурка и знай себе молчал в тряпочку. После того как он подписал протокол, ему хотели откатать отпечатки пальцев.

– Благодарю, офицер, жалко вашей краски. Давайте в следующий раз! – Бретёр знал, что не обязан давать отпечатки пальцев, потому что статьи административные, но не уголовные.

– Вздумал выпендриваться. Уйдешь отсюда последним!

– Мне у вас очень нравится, и я не тороплюсь!

– Оставь его. Это же Че Гевара. Он же сам знал, на что идет, – ответила тучная дама.

После оформления протокола его снова закрыли в обезьянник. Бретёр относился к ментам спокойно и где-то даже с уважением. Большинство из них были славными малыми и просто выполняли свою работу, которой и так-то было невпроворот, а тут еще внеплановое массовое поступление разъяренных несогласных, борцов за 31-ю статью Конституции. Он видел, что участок представлял собой модель общества в миниатюре, сколько тут было разных гоголевских и щедринских типажей.

В обезьяннике он увидел еще и либералов, тут они вместе со всеми выглядели куда более пристойно, чем на своих акциях. Андрей Пивоваров – лидер питерского филиала партии РНДС Касьянова – так тот вовсе был похож не на демократа, но на правого футбольного хулигана, только более цивильного, чем Вася и Моцарт, конечно.

Вечером, когда принесли двухлитровую бутылку колы, наполовину разбавленную водкой, стало гораздо веселее. Фрукты, колбаса, сырые сосиски – это напоминало пир в райском саду, не хватало только прекрасных обнаженных гурий. Когда после всего выпитого Бретёр удалился в туалет, то обнаружил, что весь пол по колено залит мочой – в этот водоем можно было запускать большие модели парусных кораблей. У них всегда были проблемы с сантехникой.

Ночью всех рассортировали, и Бретёра отвели спать к башкиру, которому он цитировал Коран на арабском языке. Спать он не мог, лишь только задремать, и то на несколько минут. В суд ехать завтра утром.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза