Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

В последующие дни Гаррис, заметив интерес Потемкниа к предмету разговора, старался не подавать вида, что его интересует данная тема. Однако он не пытался избежать встречи с князем, и в один из вечеров, когда они остались вдвоем «без посторонних лиц», Потемкин стал распространяться о выгодах, которые возникли бы для России от владения на Средиземном море. По его мнению, писал Гаррис, «подобное приобретение было бы памятником славы императрицы, воздвигнутым посреди моря». Потемкин ручался, что с помощью обещания такой уступки, смог бы склонить государыню «на все». Посол отвечал, будто бы «решительно ничего не знал» насчет мнений своего двора по этому предмету. «Постарайтесь узнать их как можно скорее, – с живостью прибавил князь, – уговорите ваших министров сделать нам эту уступку, и мы дадим вам мир, и вслед затем соединимся с вами узами самого твердого и прочного союза»528

. Гаррис пообещал прояснить ситуацию и попросил князя устроить ему аудиенцию у императрицы. На этом их беседа завершилась. Они расстались, предварительно обговорив, что их разговор должен сохраниться в тайне, и никто, особенно граф Панин, не должен знать о его содержании.

Информируя лорда Стормонта о состоявшейся беседе с князем Потемкиным, Гаррис высказал в депеше и свое собственное мнение о сути разговора. «Вы, милорд, позволите мне заметить, что, хотя уступка Менорки составляет вопрос совершенно отдельный от предложения посредничества, вопрос, долженствующий рассматриваться, как награда за будущий союз, – писал он Стормонту, – однако, от решения этого вопроса зависит ход всего дела». Посол уверял лорда в том, что подобный «подарок» не только сделает англичан «необходимо нужными» для императрицы, но и даст «постоянный повод к вражде и зависти» между Россией и Францией, что выгодно Великобритании. Гаррис полагал, что необходимо пойти на уступки императрице также в ряде других мер ради улучшения отношений с ней. «Сделав уже так много для ее (императрицы – Т.Л

.) судов, – продолжал посол, – мы должны теперь сделать еще шаг вперед и дать ей самое убедительное и в то же время самое действительное доказательство нашей готовности угождать ей, сказав, что мы пропустим все русские корабли, не прикасаясь к ним». Предлагая подобные меры, Гаррис в то же время советовал не закреплять их никакими «публичными декларациями», или законами, ограничившись тайными предписаниями английским крейсерам. «Подобная мера, – констатировал Гаррис, – скорее бы разрушила нейтральную Лигу, чем, что бы то ни было другое». На его взгляд, императрица «уже начинает ею тяготиться»529

.

Посол убеждал своего шефа в том, что перечисленные меры возвратят британцам расположение императрицы, и не пройдет года, как она станет «верным другом и союзницей» Англии. Примечательно, что, касаясь уступки Менорки, Гаррис заверял лорда Стормонта в том, что она будет «вполне условна … уступка никогда не состоится»530

. Судя по всему, англичане в действительности и не собирались дарить остров Менорку России.

Тем не менее, руководство внешнеполитического ведомства продолжало вести свою игру, используя в качестве своеобразной «приманки» для переговоров с Россией испанский остров. 20 января 1781 г. лорд Стормонт направил письмо Гаррису, в котором сообщал, что князь Потемкин передал своей государыне информацию о «весьма ценном владении», которое Великобритания всегда желала приобрести и старалась удержать за собой. «Менорка, – пояснял Стормонт, – кроме многих действительных выгод, стоит весьма высоко во мнении всей нации – обстоятельство, на которое следует обратить внимание … Если когда-либо министру нашей страны случится расстаться с таким владением, он должен сделать это на основаниях достаточно сильных, чтобы оправдать эту уступку перед общественным мнением». Стормонт соглашался с Гаррисом по поводу того, что существует заметная разница между уступкой значительного владения врагу и передачей его нейтральному другу и союзнику «взамен сильных и существенных доказательств дружбы и как залог прочного союза». В то же время он считал подобную уступку жертвой, но полагал, что «всякая жертва, не противоречащая чести и достоинству, может иметь свою цену». Лорд Стормонт принял к сведению то, что Потемкин оценил все выгоды, которые получит Россия от подобного приобретения, однако его смущало, что князь говорил лишь «в весьма общих и неопределенных выражениях» о взаимной «услуге», которую императрица должна будет оказать Великобритании. «Между тем, очевидно, – продолжал Стормонт, – что такая жертва не может быть принесена иначе, как за большую и действительную услугу»531.