Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

В заключение беседы Гаррис поинтересовался о настроениях двора. «Положение двора слишком замкнуто в самом себе, слишком удалено от посторонних влияний, чтобы подвергаться частым изменениям, – отвечал информатор, – все зависит от случайностей … первая роль оставалась за тем, кто лучше всех умел льстить и подделываться под слабости императрицы»703. Он также высказывал предположение, что если бы враги императрицы принялись ей льстить, она «поддалась бы их видам, или, по крайней мере, их похвалы усыпили бы ее на время». Этой слабостью императрицы хорошо пользуются французы, «неутомимые в своих стараниях» окружить ее вниманием. Они имеют многочисленных агентов и «не жалеют ни издержек, ни хлопот», лишь бы разрушить всякие попытки со стороны англичан. Им даже удалось привлечь к своей партии графа Панина. И хотя Екатерина II по-прежнему питает к французам «недоверие и даже некоторого рода презрение», тем не менее, их лесть ей нравится, и она думает, что «нигде ее могущество и слава так хорошо не известны, и нигде они не сознаны до такой степени, как в Версале»

704. С другой стороны, если ее лучшие и испытанные друзья противоречат ее воле или оспаривают ее распоряжения, она готова навсегда поссориться с ними и в таком состоянии пребывает довольно долго.

Завершая разговор, информатор убеждал Гарриса в том, что если бы англичанам удалось добиться от императрицы «публичного заверения в дружбе», то они могли рассчитывать, в случае необходимости, «на поддержку всех сил империи». «Все, выше сказанное, было до того согласно с тем, что я вижу и с тем, что я знаю, что я надеюсь, вы, милорд, – обращался посол к лорду Стормонту, – не сочтете денег, на это употребленных, брошенными без пользы, так как я действительно уверен, что средство это доставило нам совершенно верное, хотя не совсем желанное описание о состоянии двора»705

. Как видно, анонимный информатор Гарриса, являвшийся доверенным лицом князя Потемкина, действительно представлял собой большую ценность для англичан, добывая сведения, что называется, «из первых рук»: высокопоставленных сановников императрицы, ее министров. Но, как бы то ни было, даже все эти «глубокие тайны», секреты двора, добытые информаторами Гарриса, не повлияли на исход миссии опытного дипломата, которая обернулась для него полным провалом.

Как видно из донесений британских послов, они, выполняя приказы своего правительства, активно занимались сбором разведывательной информации, главным образом при дворе Екатерины II. Информаторами дипломатов нередко становились высокопоставленные российские чиновники, которые в силу корыстных побуждений, либо «особого» расположения к Британии – англофильства, снабжали послов секретной информацией, тем самым нанося вред своему государству.

Сведения об армии и флоте Российской империи, естественно, занимали первостепенное место в разведывательной информации послов. Но не только этим ограничивались дипломаты. Важными для правительства Великобритании, а значит, и для послов представлялись данные о первых лицах Российского государства. Вот, почему каждый из послов считал необходимым сообщать в депешах в Лондон свои наблюдения за деятельностью императрицы и ее ближайшего окружения – министров, придворных, ближайших родственников. Все дипломаты рассматривали их как потенциальный источник информации, который можно было использовать в интересах Великобритании.

Глава одиннадцатая

Екатерининская Россия глазами Джона Макартни

В последние годы одним из востребованных направлений в отечественной исторической науке сделалась имагология (от лат. Imago – образ) – комплексная обществоведческая дисциплина, находящаяся на стыке истории, культурологии, социологии, политологии, психологии. Данное научное направление изучает восприятие народами друг друга, механизмы формирования внешнеполитических стереотипов, особенности восприятия образов стран. Имагология (имэджинология – в англ. яз.) возникла на Западе в 1970-х годах. Саму же идею о необходимости всестороннего изучения этнических образов выдвинули в первой четверти XX в. французский социолог Ж. Ле Бон и американский социолог У. Липпман706. «Первооткрывателями» имагологии в России стали ученые Л.А. Зак, Н.А. Ерофеев, С.В. Чугров707.