Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

В ответном послании граф Саффолк писал: «Со стороны Панина совершенно безрассудно ожидать участия короля в предполагаемой декларации или вмешательстве его в какой бы то ни было форме в дела Швеции». И далее он наставлял Ганнинга: «Разговаривая с Паниным, выскажете все доводы, которые, по вашему мнению, могут убедить его отказаться от своих намерений относительно Швеции». Это – «истощенное состояние» России, отдых, необходимый после столь продолжительной войны с Турцией, нежелательное вовлечение государства в новые затруднения, «более опасные, чем те, из которых оно ныне освобождается», и «несчастное, достойное жалости положение Швеции, все еще страдающей от внутренних раздоров и не могущей внушать опасения своим соседям». В случае же, если Панин «останется непреклонен», Саффолк советовал объявить ему намерение короля не участвовать в декларации стокгольмскому двору и ни в чем не содействовать России. «Вы исполните это, когда обстоятельства того потребуют, – советовал министр послу, – в умеренных, однако, решительных выражениях, рассчитанных по мере возможности для того, чтобы не нанести оскорбления и не вызвать враждебных чувств в русской императрице, о чем Его Величество узнал бы с прискорбием»361 .

Спустя два месяца тон британской дипломатии сделался более резким. 24 января 1773 г. Роберт Ганиннг докладывал в Лондон: «Мы решительно объявили ему (Панину – Т.Л.), что в случае, если Россия и Дания нападут на Швецию, мы допустим Францию выслать флот в Балтийское море для оказания помощи Швеции, не принимая при этом участия в ссоре»362

. Однако подобные высказывания посла не имели под собой реальной почвы. Стремление к союзу с Россией и нежелание ее сближения с Францией побудили английское правительство весной 1773 г. принять меры, направленные против вооружения французского флота, стремившегося оказать помощь Швеции против России. 5 апреля Георг III, выступая в Кабинете министров, потребовал решительных мер против провокаций Франции. Было принято решение начать вооружение английского флота. Эскадра из 15 кораблей была приведена в боевую готовность и стала на рейд363. Подобные действия британского правительства сыграли положительную роль в нейтрализации Франции, о чем английская сторона не преминула сообщить российским дипломатам.

Еще одним серьезным камнем преткновения в дипломатическом диалоге Англии и России стал польский вопрос. «При вступлении на престол у Екатерины и мысли не было о разделе Польши, – отмечал В.Н. Виноградов. – Екатерина в идеале хотела бы превратить формально независимую Речь Посполитую в «буфер», чтобы обеспечить спокойствие на западных рубежах империи и обрести свободу действий на юге. Она рассчитывала добиться цели с помощью Станислава Августа Понятовского. В сущности, ее требования ничего разрушительного для Речи Посполитой не представляли: веротерпимость, прекращение захвата православных храмов … допущение диссидентской (в том числе лютеранской) шляхты к судейским и государственным должностям и, в очень ограниченном числе, – в сейм». Однако польский сейм отверг все эти требования. Смириться с отказом Екатерина II не пожелала. Последовал ввод войск в Польшу, гражданская война, в ходе которой Барская конфедерация (1768– 1772 гг.) в переговорах с турками потребовала возвращения Смоленска, Стародуба и Чернигова. В результате, в 1772 г. последовал первый раздел Речи Посполитой, который привел к утрате земель, населенных в большинстве своем диссидентами православными и лютеранами364. К России отошли часть Белоруссии, верхнее Приднепровье и польская часть Лифляндии. В своем донесении в Лондон Роберт Ганнинг перечислял провинции Польши, отошедшие к Российской империи: Могилевская, Витебская, Полоцкая, а также Литва и большая часть Минска и Вильно365

.

Нельзя сказать, чтобы Екатерина легко согласилась на раздел Польши. Ближайшее ее окружение, и в первую очередь граф Панин, не одобряли подобные действия. Граф Саффолк извещал Ганнинга 30 июня 1772 г. о том, что получил из разных источников «весьма подробные сведения» о разногласиях, возникших в Совете. «Мне передавали, – сообщал министр, – что проект раздела (Польши) не нравится многим членам Совета, но что один только граф Панин открыто восстал против него письменным заявлением», что возбудило сильное недовольство императрицы366. Однако посол разубеждал своего шефа, утверждая, что «вполне убедился» в том, что двор императрицы, «несмотря на торжественные уверения в противном, намеревается получить себе долю при раздроблении Польши наравне с дворами австрийским и прусским»367.