– За домом есть лопаты, – сказал дядя Рой, без сил падая в кресло.
Тетя Эдит разгладила и застегнула пиджак на Грэме, провела рукой по волосам. Говард, хромая рядом с Сильвией, сходил за лопатами, и вдвоем они начали копать могилу в огороде, стараясь не задеть грядки с салатом и луком, хотя растения были какими-то блеклыми и болезненными на вид.
Через пару минут дядя Рой предложил ненадолго сменить Говарда, и тот с благодарностью передал ему лопату. Колено стало буквально несгибаемым, как плотный картон, и Говард, припадая на одну ногу, отошел к крыльцу и сел рядом с тетей Эдит. Все чувства странным образом обострились, выделяя каждый звук и запах. Что-то произошло, и дело тут было не только в смерти Грэма.
Сама мысль о том, что они хоронят Грэма, внезапно показалась Говарду правильной и естественной. И неважно, насколько это законно. Ждать не было смысла. Воздух так и полнился ощущением безотлагательности, как будто земля изголодалась по его телу – не в жутком, а в самом прозаичном смысле.
Говард вновь взглянул на труп, как бы издалека, и на долю секунды ему показалось, что тело состоит из темной почвы, мелких веток и мульчи, а сверху его покрывают растения – кислица и мох, – оплетая всю массу тонкими корнями. Все крыльцо усыпали желуди и листья дуба, сквозь щели между досками пола прорастали усики вьющихся кустарников, обвивая грудь и руки Грэма плотным слоем.
Говард встал и тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Он отчетливо слышал звуки леса: гуляющий в верхушках деревьев ветер и шорох подлеска. Жизнь била ключом, кто-то ползал, выбирался из нор и зарослей. Над деревьями поднялось солнце; лучи попали на огород, согрели лицо Говарда и, выглядывая из-за навеса крыльца, окутали старину Грэма золотистым сиянием. На его теле не было ни мха, ни лиан – на обшарпанных досках просто лежало тело старого мертвого человека.
Настала пора снова браться за лопату, физические усилия должны помочь. Дяде такая работа давалась тяжело – весь вспотел, хотя утро стояло прохладное. Он уже снял пальто и бросил его на тачку. Сильвия усердно копала и теперь стояла в яме. Она выбрасывала наружу землю с самого дна, а дядя Рой стачивал почву по краям, двигаясь вширь. На Говарда неожиданно навалилась страшная усталость, и все-таки он попытался взять себя в руки. Смерть Грэма вдобавок к землетрясению выбила его из колеи.
– Пойдем-ка в дом, – сказала Говарду тетя Эдит. – Вид у тебя неважный.
Она открыла дверь хижины и зашла внутрь, Говард за ней. Посреди комнаты на столе лежал букет коричневато-зеленых и фиолетовых, как кровоподтек, лилий. Цветы источали тошнотворный запах. Тетя Эдит со злостью схватила букет, проскочила мимо Говарда на крыльцо и швырнула их с такой силой, что тяжелые, напитанные влагой лепестки разлетелись в воздухе. Тетя вернулась в дом и открыла окна, чтобы проветрить.
– Значит, она побывала здесь… – произнес Говард. – Она его и убила?
– Ей бы на такое не хватило сил, хотя она наверняка об этом мечтала. Вот, возьми его трость. – В этот момент сама тетушка выглядела старой и уставшей. Впрочем, когда она, глядя Говарду в глаза, подавала ему трость, от нее исходило ощущение спокойствия. Темно-зеленые глаза напоминали воду в колодце, и во взгляде чувствовался опыт больших страданий, сделавший ее мудрее. – Грэму больше не понадобится.
Говард посмотрел на трость. Пока болит колено, эта штука может ему послужить. Трость была старой и гладкой после многих лет использования. Казалось, если выйти с ней в сад и сунуть кончик в землю, из сухого дерева тут же полезут зеленые ростки.
Говард постучал тростью о дощатый пол – крепкая. Опираясь на нее, он вышел из хижины и осторожно спустился с крыльца.
Высоко в небе кружили вороны – тысячи, десятки тысяч, – словно наблюдая за ними в ожидании. Они были повсюду, куда ни глянь. Сильвия положила лопату рядом с ямой, внимательно и, быть может, с тревогой посмотрела на Говарда, будто увидела в его лице какой-то намек на смертность.
Голова слегка закружилась, Говард удобнее схватился за трость и почувствовал под пальцами что-то липкое – древесный сок? Или из трости, как из раны, сочится кровь? Что за безумие. Говард взялся за трость обеими руками, стараясь выпрямиться. Может, он заболевает? Жáра точно не было, и все же он никак не мог сосредоточиться. Мысли уносило волной, а вместе с ним и его обычную сосредоточенность, и создавалось впечатление, будто сам лес, природа или нечто еще более бескрайнее разглядывает его со стороны, как бы оценивая.