Бунич Игорь – В центре чертовщины

Локка”. Но не под водой, конечно, а в одном из проходов катакомб, недалеко от

Неаполитанского порта. Как они попали под воду, он понятия не имеет. Золото было на

грузовиках Лозера. Куда оно делось, он тоже не знает. Последние слова Лозера? Он

напомнил Рихтеру о важности его задачи. Он так верен делу фюрера и присяге, что даже

после сообщения о безоговорочной капитуляции Германии продолжал выполнять приказ о

спасении архивов? Знает ли он сам их истинную ценность? Архивы? Да будь они

прокляты вместе с приказами этого идиота Лозера. Он, Рихтер, спасал вовсе не архивы, а

самого себя. Сначала была надежда, что обстановка на фронте изменится, и союзные

армии будут сброшены в море. Потом — томительное ожидание того дня, когда Лозер

выполнит своё обещание и они вместе с архивами будут переброшены в безопасное место.

Они давно бы сдались, если бы их руки не были по локоть в крови. Знает ли он

оберштурмфюрера Блюммена? Нет, не знает. Может ли он показать место, где были

расстреляны военнопленные? Безусловно, если это представляет интерес.

В общем, картина представлялась довольно чёткой и ясной, но не отвечала,

практически, ни на один из интересовавших нас вопросов.

Взяв проводника с овчаркой, Лу, несколько “рейнджеров”, Дилле и я направились,

чтобы осмотреть тупик, если он, конечно, не был рождён воспалённым воображением

бывшего обершарфюрера. Окс, которому мы в двух словах поведали эту чертовщину, хотя

и придерживался мнения, что всё это собачья чушь, догнал нас в подвале монастыря и

заявил о своём желании убедиться в том, что все офицеры службы безопасности сошли с

ума одновременно.

С Дилле сняли повязку, и он довольно бойко вёл нас по лабиринту. Через каждые

шестьдесят ярдов попадались патрули “рейнджеров”, обыскивающие лабиринт,

вытаскивающие ящики с архивами, с остатками боеприпасов и продовольствия. Окс на

ходу отдавал им какие-то распоряжения. Мы дошли до площади, где стояли пробитые

пулями ёмкости с водой. Было сыро и гнусно. Валялись ещё не убранные трупы немцев.

Пахло палёным мясом, ветошью и резиной… Как мухи на мёд, сюда уже слетались

контрразведчики пятой армии, бродившие по остаткам эсэсовского лагеря, что-то

вынюхивающие, хотя что именно — никто из них сказать, наверное, не мог.

Мы прошли в один из боковых проходов, потом свернули налево, и “цивилизованная”

часть лабиринта кончилась. Наступила кромешная темнота, мы зажгли фонари.

— По этому проходу направо, — сказал Дилле, — наше кладбище.

Это сообщение никого не заинтересовало. Мы прошли ещё сотню ярдов и вышли,

наконец, на то место, где совсем недавно находилось внешнее кольцо эсэсовской охраны.

— Мы стояли вот за этим выступом, — пояснил Дилле. — Она появилась вон с той

стороны, прошла мимо нас и направилась туда, — он показал рукой в темноту.

— Значит, там тупик? — спросил я.

Дилле кивнул головой, отвернувшись от направленного на него электрического

фонаря. Дилле не соврал, проход резко сворачивал влево и в свете наших фонарей

предстала глухая стена. Ничего примечательного. Таких тупиков в лабиринте было сколько

угодно. Мы подошли к стене, ощупали её, простучали. Всё, как обычно.

— Может быть, попытаемся взорвать её, — предложил Лу.

— Может рухнуть вся галерея, — проговорил Окс, освещая фонарём потолок над

своей головой. — Лучше попытаться её пробить.

Я направил луч света к подножию стены, и вдруг какой-то предмет привлёк моё

внимание. Я нагнулся, чтобы поднять его, и в этот момент услышал визг овчарки и

отчаянный крик Дилле:

— Смотрите, вот она!

Мы резко повернулись, Елена Спарроу стояла, прижавшись к стене, около поворота и

смотрела на нас. Овчарка визжала и жалась к ногам проводника. На какое-то мгновение

все потеряли способность соображать. Затем я услышал грохот автомата — это один из

“рейнджеров” полоснул очередью по прижавшейся к стене женской фигуре. Отработанные

гильзы, отскакивая от стен, с лязгом посыпались нам под ноги. Я готов поклясться, что

видел улыбку на тонких губах Елены. Спокойно повернувшись, она стала удаляться по

проходу.

Послышалось смачное ругательство, и Окс кинулся за ней. Я совершенно

инстинктивно бросился ему под ноги. “Рейнджер” упал, его каска слетела с головы и с

лязгом откатилась куда-то в сторону. Мы сцепились в темноте. Зажатый медвежьими

лапами Окса я задыхался, пытаясь вырваться. Овчарка захлёбывалась от лая. Слышались

чьи-то крики и ругань. Наконец Окса отодрали от меня и поставили нас на ноги. Мелькали

фонари, в луче света тени плясали по стенам, привлечённые выстрелами “рейнджеры”

бежали по проходу. Окс вытер рукавом рубашки разбитое при падении лицо.

— Вы что, рехнулись, Мак? — проревел он.

Я тяжело дышал.

— Не надо её преследовать, Окс. Не надо...

III