Бунич Игорь – В центре чертовщины

часовые, охранявшие проходы, ведущие к тому месту, где мы расположились, стали

докладывать, что довольно часто видят идущую по проходу женскую фигуру, от которой

исходит какое-то неяркое свечение, причём...

Я сделал совершенно непроизвольное движение рукой, и подсвечник упал со стола.

Дилле вздрогнул.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего, ничего, — поспешно сказал я, — продолжайте, Дилле. Я вас слушаю

очень внимательно.

— Разумеется, — продолжал Дилле, — что все эти разговоры не на шутку

встревожили штурмбанфюрера Рихтера, который очень тщательно следил за тем, чтобы

мы не начали сходить с ума в нашем, мягко говоря, не очень приятном убежище.

Ежедневно у нас был утренний осмотр, физические упражнения. Люди были постоянно

заняты, иногда совершенно бессмысленной работой. Рихтер, не без оснований, стал

считать, что часовые галлюцинируют, а это первый признак надвигающегося безумия.

Часовые были тщательно опрошены, и все показали одно и то же: девушке, примерно,

двадцать пять лет, худощавая, стройная, с явно еврейской физиономией. Впрочем, вы

знаете, господин майор, как трудно порой отличить этих итальянцев от евреев. У нас в

своё время из-за этого была масса неприятностей.

— Не отвлекайтесь, — сказал я. — Дальше.

Он помолчал. Видимо, эти воспоминания не вызывали у него никаких приятных

ассоциаций. Он потрогал рукой повязку на глазах, потёр свой заросший подбородок,

шумно сглотнул слюну и продолжал.

— Часовые её не окликали, чтобы не выдать нашего местоположения, а она их,

казалось, не замечала. Но что за свечение от неё исходило? Это возбуждало интерес. Я сам

на постах не стоял, так как являлся начальником караула, но после того, как эти разговоры

участились, Рихтер приказал мне и ещё четверым заступить на пост в проходе, где она

появлялась чаще всего, и попытаться её задержать. До этого пытались предположить, кто

она такая, и пришли к выводу, что это не местный житель и уж, наверняка, не сотрудник

союзной контрразведки. Я помню, что штурмфюрер Крюгер тогда сказал, что если мы

ошибёмся, это может дорого обойтись, так как пропажа этой девки может повлечь за собой

поиски её в лабиринте, и мы все погорим. Рихтер же твёрдо считал, что всё это бред

собачий, что солдатам мерещатся молодые девки, они им всегда мерещатся. Пусть

попробуют её захватить и убедятся, какие они ослы.

И вот в составе пяти человек я пошёл убеждаться в том, что я осёл. Обычно мы

ходили на посты до зубов вооружёнными, поскольку всегда нужно было быть готовыми к

любым неожиданностям. Дойдя до границы охраняемого участка — она была у нас

отмечена мешками с песком — где оборудовались временные пулемётные гнёзда, мы

залегли и стали ждать.

Никакой уверенности, что она появится именно сегодня, не было, но мы терпеливо

ждали. И она появилась. Сначала я увидел лёгкое свечение в глубине перпендикулярного к

нашему прохода. Потом я различил человеческую фигуру. Мы затаили дыхание. Она

приближалась. Когда она оказалась совсем близко, я закричал: “Стоять на месте! Руки на

затылок! Буду стрелять!” Не обращая внимания на мой окрик, она продолжала идти, и

когда она прошла мимо нас, я, наконец, опомнился и крикнул: “Взять её!” Гельмут Ранц, я

хорошо запомнил его имя, бросился за ней, в два прыжка нагнал её и упал. Сначала мы

думали, что он просто споткнулся. Но девушка удалялась, а Гельмут продолжал лежать без

движения. Когда мы подбежали к нему, он был мёртв. И тогда мы начали стрелять.

Каждый из нас выпустил по удаляющейся девушке, по крайней мере, по автоматной

обойме, но результата не было никакого. Она спокойно дошла до конца прохода и

повернула. Преследовать её тогда мы не решились, а положив, беднягу Гельмута на плащ-

палатку, вернулись к себе, благо, на наши выстрелы примчался дежурный взвод.

Гельмут Ранц был первым из нас, кто погиб в катакомбах. Но не последним, конечно.

Нас ушло под землю четыреста человек, а к тому моменту, когда вы нас накрыли,

оставалось не больше ста пятидесяти. Сколько осталось после боя, я не знаю. Ну, в общем,

встречались мы с ней неоднократно, стреляли в неё, бросали ножи, даже гранаты. Она

была неуловима, а мы каждый раз теряли людей и даже не знали причину их смерти.

Потом начались болезни. Сначала цинга, потом неизвестная нам болезнь, когда с людей

слезала кожа, лезли волосы и они умирали в мучениях. Человек у двадцати не выдержали

нервы. Они стали агитировать за то, что надо выходить наверх и сдаваться. Их расстреляли

по приказу Рихтера. Солдаты из хозяйственного взвода иногда выходили в подземелье

монастыря за продуктами, которые передавали монахи.

Вот они-то, ссылаясь на монахов, и распустили слух, что девушка, ходящая по