Бунич Игорь – В центре чертовщины

Вы должны понимать, что вас ждёт, если вы не сможете доказать мне обратное.

— Доказать это будет сложно, если говорить откровенно, — сказал Дилле. — Очень

сложно.

— Значит, вы убили её?

— Её? — переспросил Дилле. — Хотя, впрочем, конечно... — Он замолчал. — Я

боюсь, что вы не поверите ни одному моему слову, хотя кое-что могут подтвердить другие

пленные.

— Кое-что?

7

Старший унтер-офицер, по нашим категориям — старший сержант.

— Да. Потому что основное из того, что вас интересует, видели мы вдвоём — я и

Карл Розенберг, от которого уже мало пользы.

— Он погиб?

— Да.

— Я вас слушаю, Дилле, — сказал я. — Как бы невероятна ни была ваша версия, я

попробую в ней разобраться.

— Хорошо, — кивнул головой эсэсовец, — попробуйте. — Он чуть заметно

улыбнулся. — Но не отправляйте меня в сумасшедший дом, пожалуйста. — Он запнулся.

— Как мне к вам обращаться? Какой у вас чин?

— Майор, — ответил я, подумав, что на месте Дилле не очень бы боялся

сумасшедшего дома. В его положении — это лучший выход. — Я не думаю, что вам

удастся отделаться сумасшедшим домом, — довольно резко сказал я. — И хватит

предисловий. У меня мало времени.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— Наш 314-й батальон сопровождал автоколонну, вырывавшуюся из восставшего

Неаполя в сорок третьем году. Командовал автоколонной оберштурмбанфюрер Лозер, но

мы непосредственно подчинялись штурмбанфюреру Рихтеру, командиру нашего

батальона. В батальоне было, если мне не изменяет память, по списку пятьсот пятьдесят

два человека, из них около четырёхсот участвовали в прорыве. Остальные участники

прорыва, а их было примерно столько же, были из других частей...

Хотя Дилле говорил явно не по существу заданного вопроса, я не стал его прерывать.

То, что он говорил, было тоже интересно.

— Мы, — продолжал Дилле, — шли вслед за танковым авангардом на довольно

приличной дистанции, а от основной колонны Лозера, примерно, на расстоянии мили. Я

командовал полувзводом мотоциклистов. К большому удивлению всех нас, колонна не

пошла вслед за танками, а повернула на горную дорогу к монастырю. Там, проехав около

трёх километров, мы остановились и стали ждать грузовики Лозера. Вскоре они

появились. Нам было приказано выйти из машин и построиться. Лозер о чём-то поговорил

с Рихтером, а затем обратился к нам, отметив, что у нас разные задачи. Он вывозит золото,

которое должно помочь рейху выиграть войну, а наш груз гораздо ценнее золота —

секретные архивы итальянского правительства, генерального штаба и наших военных и

политических властей в Италии. Потеря каких-то шестисот тонн золота не идёт ни в какое

сравнение с потерей нашего груза, что может сразу же привести Германию к катастрофе.

Поэтому совершенно невозможно подвергать наш груз превратностям пути, и он, Лозер,

приказывает нам скинуть автомашины и мотоциклы в море, перегрузить наш бесценный

груз в катакомбы и охранять его, как зеницу ока. Обстановка на фронте в скором будущем

несомненно улучшится, и англосаксы будут сброшены в море с итальянского сапога. Но

даже если этого и не произойдёт, даже если случится невероятное и Германия проиграет

эту войну, мы должны охранять наш груз до получения приказа, согласно которого и мы, и

архивы будут переправлены в безопасное место. Он, Лозер, уверен, что мы выполним

приказ фюрера и родины, но тем не менее напоминает нам; наш батальон участвовал в

расстрелах американских и английских военнопленных. Совсем недавно, правда, по его,

Лозера, приказу было расстреляно несколько сотен таких пленных. А американцы

подобных вещей не прощают и не очень интересуются, выполнял ли ты приказ или

отдавал его, или действовал вообще без приказа. Он надеется, что мы сделаем правильные

выводы из всего сказанного. Затем Лозер выразил уверенность в скорой встрече и, пожав

руку Рихтера, направился к своей машине. Мы же поехали дальше и точно выполнили

приказ. У штурмбанфюрера Рихтера была схема катакомб, мы спрятались в самой глубине

лабиринта, боеприпасов у нас было много, а еду нам доставляли монахи. Говорят, что

настоятель монастыря был немцем и сочувствовал национал-социализму.

— И вот тут-то, господин майор, начинается самое интересное. Мы расположились

импровизированным лагерем, в центре которого находились ящики с документами. У нас

был бензиновый движок, аккумуляторные фонари, много оружия. В общем, жить можно

было, хотя, конечно, никто не предполагал, что наше сидение в лабиринте так затянется.

Полевая радиостанция, снятая с бронетранспортёра, брала километров на двести

пятьдесят, и мы были более или менее в курсе обстановки. Жили мы по уставу, как

говорится. Несли караульную службу у складов продовольствия, боеприпасов, в проходах,

ну и, конечно, у этих проклятых ящиков с документацией.

— Я уже не помню, кто первый увидел её, да это и не так важно. Короче говоря,